К югу от Кандалинской волости находилась Бряндинская волость, из которой в современный Старомаинский район вошла татарская деревня Ертуганово. Ныне деревня Малокандалинской сельской администрации расположена в 40 километрах к юго-востоку от Старой Майны. Родина известного татарского поэта Габдельджаббара Кандалыя (1797 –1860). В деревне школа, клуб, библиотека, мечеть, правление колхоза «Восход». В 1999 году в деревне 143 хозяйства и 381 житель, в основном татары.
    Сегодня, в конце 20 века, трудно найти достоверные источники образования деревни. Известно, что Ертуганово - одна из старейших деревень по реке Кандалке. Свое название деревня получила, вероятно, от одного из поселенцев, возможно, дворянина Ертуганки Мурзы Тагаева, переселившегося сюда из деревни Караките Симбирского уезда и получившего здесь по челобитной 50 четвертей в каждом из трех полей. Он и его сын Елмашетка с другими ясачными инородцами – татарами несли охранную службу по Казанскому уезду, куда входила деревня. Впрочем, за деревней было и другое название – Старая Кандалка - в отличие от других селений с аналогичным названием, что говорит о ее более раннем образовании. Основную часть деревни составляли ясачные крестьяне, зачисленные затем в разряд удельных. Но часть деревни была во владении титулярного советника Андрея Семеновича и поручика Михаила Семеновича Юматовых, а также прапорщика Семена Петровича и поручика Дмитрия Панкратовича Трубниковых. К середине 19 века эти владения перешли чиновнице 14 класса Степаниде Егоровне Немятовой, а затем в удельное ведомство…
   Примечательно, что в общем-то, в безграмотной деревне, задавленной тяжелым крестьянским трудом и серым однообразным бытом, родился самобытный талантливый поэт Габдельджаббар Кандалыя. Его строки поражают открытостью и глубиной чувств, ненавязчивым красноречием и каким-то восточным пленительным своеобразием. Его стихи и сегодня находят своих почитателей.
   К 1859 году в Ертуганово при Сухой Кандалке 2 мечети, 89 дворов и 1079 жителей. С образованием волости административно деревня Ертуганово
(Старая Кандалка) стала относиться к Бряндинской волости Ставропольского уезда Самарской губернии.
   Как бывшие удельные крестьяне, ертугановцы после реформы 1863 года были сравнительно хорошо обеспечены землей, получив 2564 десятины земли. К 1870 году они расчистили под пашню последние 35 десятин леса, доведя земельный клин под пашню до 2259 десятин.
   К 1884 году в Ертуганово 309 дворов и 1597 жителей, в деревне 305 лошадей, 214 коров, а также две мечети, татарская школа, здесь же числились лавка, 3 поташни, 7 ветряных мельниц. Как большинство селений, Ертуганово страдало от пожаров, так за 1873-83 годы в деревне сгорело 111 дворов.
Исстари в деревне соблюдали свои национальные традиции, здесь говорили только на татарском языке, русский язык в небольшом объеме знали лишь немногие, в основном те, кому приходилось общаться с русскими, бывать на базарах…
   По данным 1910 года в Ертуганово 390 дворов и 2166 жителей, 3 мечети, две магометанские школы. В неурожайный 1911 год царское правительство выделило 1623 рубля на расчистку водоема, дав возможность части ертугановцев поправить свое материальное положение. Дореволюционное Ертуганово по тем временам - довольно крепкая деревня…
   В 1918 году в деревне был организован сельский Совет. Установление советской власти в деревне, комбеды, продразверстка, голодный 21-й год, эпидемии и людские потери не оставили никаких воспоминаний в народной памяти, словно эти события не тревожили сомнениями и разочарованиями в политике новой власти. Однако численность деревни резко сократилась. В 1926 году в деревне 248 дворов и 1118 жителей, а в здешней деревянной школе 88 учеников, из них 24 девочки. Учителем в школе был Габбазов Муббарак Сагитович.
   Как и повсеместно, в деревне с большим нежеланием проходила коллективизация… Чтобы люди были сговорчивее, 20 сентября 1929 года были репрессированы крестьяне Шафиулов Вали-Ахмет, 1860 года рождения, и Шафиулов Хузя, 1869 года рождения. Нетрудно заметить, что одному было 60, а другому 69 лет, и вряд ли они могли угрожать новой власти, но власть грубо убирала ненужных ей стариков, чтобы устрашить молодых.
   В начале 30-го в Ертуганово был образован колхоз «Тракторстрой», деревня была еще многолюдной, так в том же 30-ом в Ертуганово было 277 хозяйств и 1431 житель, но недовольные грубо навязанными переменами люди покидали старую деревню. Тяжелое положение ертугановцев усугубила Великая Отечественная война, с которой не вернулось 108 человек.
   В 1959 году в Ертуганово, относившемся к Малокандалинскому сельскому Совету, осталось 660 жителей. В 1960 году здешний колхоз был присоединен к колхозу имени Куйбышева (Малая Кандала). Практика показала, что при объединении преимущество получало селение, в котором находилась центральная усадьба колхоза. В данном случае в проигрыше оказались ертугановцы. В 1973 году произошло разъединение колхозов. В Ертуганово образовался колхоз «Восход». С образованием колхоза практически заново пришлось создавать производственную базу колхоза. Были построены мастерские, механизированный ток с четырьмя складами, заправочная, животноводческие помещения, дом механизаторов, дом животноводов, столовая, восьмилетняя школа, водопровод, подъездные пути с твердым покрытием, более 40 квартир, медицинский пункт, детские ясли. В 1989 году в колхозе «Восход» 325 коров и 1100 овец, а также 40 тракторов, 19 грузовых машин, 12 комбайнов.
   В дальнейшем непродуманные ельцинские реформы отрицательно сказались на колхозной деятельности. Например, в 1999 году в колхозе осталось лишь 53 коровы, полностью уничтожены овцы, сократилось число исправной техники: из 30 тракторов исправных 25, из 21 автомобиля исправные 15, а из 9 комбайнов исправны лишь 4. Нетрудно заметить, что ертугановцы у рубежа 20 столетия разочаровались в своем колхозе и вынуждены надеяться лишь на свои личные хозяйства. Будут ли положительные сдвиги в деятельности колхоза или грядет простая смена названий, покажет время. ( Это от Мордвинова) 

    Эпиграфом к своим воспоминаниям я взял две строки из поэмы великого татарского поэта Г. Тукая «Шурале», а следующие за ним строфы не привел. В них говорится,  что поэт обрабатывал в той деревне землю и сеял хлеб. А мне на полях местного колхоза «Тракторстрой» работать не пришлось. 
    Дело в том, что я жил в Ертуганове только в течение 1941/1942-1943/1944 учебных годов, то есть неполные три года, когда учился в Малокандалинской средней школе (русской), прошагивая (с учетом сельских улиц) ежедневно по пять километров туда и обратно. А во время школьных каникул я возвращался в свое родное село Татарское Урайкино и работал в колхозе «Кызыл Су» (Красная река). 
   Жить в Ертуганове я начал неслучайно, сюда учительницей в начальную школу была назначена моя тетя Галимова Наджия Мисбаховна. Я с детства всю жизнь ее воспринимаю как родную сестру,  мы росли и воспитывались в одной семье. Она была старше меня только на четыре года. Своих деда Мисбаха и бабушку Хуснию (родителей моей матери и ее сестры Наджии) я называл «папой» и «мамой», да и они меня растили как сына.
Поэтому на семейном совете было решено, чтобы я жил с «сестрой» в Ертуганове. Даже небольшая плата за угол в районном центре Малой Кандале, если бы я жил там отдельно от семьи для пожилых и больных «родителей» было бы неподъемно. А ведь еще надо было, как-то питаться.
   Я уверен, что именно, благодаря этому мудрому решению «родителей» и согласию с ним «сестры», я смог продолжать учебу до окончания восьмого класса. Дальнейшая моя учеба, к  моему пребыванию в Ертуганово уже отношения не имеет.
   Ертугановцы меня, когда я там жил, считали братом учительницы их школы. По этой ли причине  или по присущей им доброжелательности они воспринимали как своего и не давали повода, чтобы я чувствовал себя «чужаком». Сказанное относится не только сверстников, которые меня сразу же приняли в свою среду, но и их родителей и всех взрослых, с кем приходилось общаться.
   Им же, как и своим односельчанам, я обязан пробуждением интереса к татарскому устному народному творчеству, диалектам родного языка, затем и к другим тюркским и иностранным языкам. Хотя в Ертуганово впервые попал только осенью 1941 года, но татарское название этой деревни – Иске Кандал, как и названия Урта Кандал (Абдуллово) и Эсен авыл(Аса ), как и других татарских, русских, чувашских и мордовских селений округи мне были известны с детства.
   Я знал, что колхоз деревни Ертуганово носил название «Тракторострой», абдулловский «Индустрой», асановский «Дрес юл» (так писалось в районной газете (на русском языке).У меня даже было увлечение следить за местами, которые занимали татарские колхозы Малокандалинского района (их всего было шесть, включая колхоз села Боровки или Парау), в сводках по весеннему севу, заготовке кормов, уборке, сдаче государству молока, хлеба и т.д. Я радовался, если впереди шли татарские колхозы, еще не понимая, какой ценой завоевывались передовые места.
   Живя уже в Ертуганове, я узнал, что жители трех татарских деревень на речке Сухая Кандалка редко называют свои деревни так, как они пишутся в печати  или в официальных документах. Для них Ертуганово – это Иске авыл (старая деревня), названная так, потому, что она была основана раньше двух остальных татарских и ,возможно, и русских сел на берегах их общей речки, Абдуллово – Урта авыл (Серединная или Средняя деревень) по месту, занимающему среди трех деревень. Когда - то Асаново они называли Югары авыл (верхняя деревня), поскольку в те времена она располагалась у истоков Сухой Кандалки. По-видимому, это название вышло из употребления, когда истоки речки в оврагах Асаново пересохли. Название «Верхняя деревня» на русском языке мы видим и в материалах переписи середина 19 века, которые легли в основу книги «Список населенных мест Российской империи «Самарская губерния».
   В заключение относительно официального названия деревни хочу высказать и свое мнение. В этих воспоминаниях, хотя и называю деревню нынешним искаженным именем – Ертуганово, считаю, что правильным было бы называть ее Иртуганово. Поскольку считается, что деревня названа по ее основателю, служилому мурзе Ертуганке, необходимо порассуждать об имени этого человека, как его записали чиновники – грамотеи 17 века. Сейчас – то они не утруждают себя вопросом, правильно ли транскрибируют нерусские, особенно мусульманские имена, и когда не хватает букв в кириллице для обозначения звуков нерусских языков.
   Итак, имя Ертуганка состоит из частей ер, ту, ган, и   уменьшительного (даже уничижительного) суффикса ка. Ер на западном мишарском диалекте татарского языка означает песня, в литературном татарском языке джыр), туган – родственник, брат. В некоторых диалектах иир – земля, место произносится как йер (ер).
   Однако ни в исторических источниках, ни в более поздних документах, кроме нашего источника татарское имя Ертуга встречать не приходилось. 
   Да  и не логично, чтобы кто - то назвал своего сына Ертуган, в значение брат или родственник песни или брат, родственник земли. А вот имя Иртуган до наших дней сохранилось в фамилии Иртуганов, особенно у потомков служилых татар Рязанской, Тамбовской, Пензенской и Горьковской областей, Мордовии и переселившихся оттуда в другие регионы, в том числе Москвы.
   Имя Иртуган означает ир- мужчина, туган – родственник, то есть брат настоящий, надежный мужчина. Можно с уверенностью считать, что основателем деревни был мурза Иртуган, а не человек с несуществующим именем Ертуганка, записанный так по незнанию татарских имен и принципов их образования.


   В Ертуганове я жил в годы Великой Отечественной войны. Поэтому мне пришлось быть не только свидетелем трудностей тех лет, которые испытывали жители деревень в те годы, но и переживать их самому.
К тому времени, когда я стал жить там, первая основная волна всеобщей мобилизации уже прошла. Тех слез и стенаний прощания жён, родителей и детей с уходящими на войну мужьями, женихами, сыновьями и детьми я уже не застал. Это событие в начале войны я видел в своей родной деревне. Она вряд ли отличалась от того, как оно происходило в Ертуганове и сотнях тысяч селений страны. Как и всюду, мужчин, пригодных к военной службе, в деревне осталось очень мало, и их выборочно продолжали призывать на строевую и нестроевую службу. По мере достижения призывного возраста призывалась и молодежь. В 1942 году 1924 года рождения, в 1943 году – 1925 года рождения, в 1944 году рождения- 1926 года рождения, в 1945 году – 1927 года рождения. На фронт не попали только юноши 1927 года рождения. Из призванной еще до войны на действительную военную службу и взятых в ходе войны молодежи с войны вернулись очень немногие.
   Вся тяжесть колхозного труда легла на плечи мужчин, не призванных на войну по возрасту или по болезни, а также женщин, мужья и женихи которых были на войне. Молодые женщины, особенно девушки, окончив соответствующие курсы, сели на трактора, встали за штурвалы комбайнов, работали на сеялках, на веялках, на току, возили зерно в «Заготзерно» на станцию Бряндино, одним словом, выполняли любую работу в колхозе. Кроме того, в деревню поступали разнарядки, по которым колхоз был обязан посылать людей на общественные работы, часто имевшие оборонное значение. Например, во время Сталинградской битвы в районном центре, в Малой Кандале, был построен полевой аэродром для военной авиации. Он строился колхозниками района, в том числе были и ертугановцы. Людей посылали и на лесоповал. При этом на этих работах питание колхозники брали с собой, общественное питание не предусматривалось.
   Многие женщины остались после призыва мужей главами семей. Они должны были прокормить, одеть и обуть не только детей, но часто и своих престарелых родителей, как своих, так и мужей (свекор и свекровь). Поэтому, кроме изнурительного, фактически безвозмездного колхозного труда, приходилось заботиться о топливе (дрова), освещении (керосин для лампы), об уплате налогов и натуроплате (молоко, масло, мясо, шерсть, яйца). И они  с честью выкарабкались из этих трудностей. Не было в деревне ни одного случая, чтобы женщины отдавали своих детей в детский дом или бросали беспомощных стариков. Вырастили здоровых, трудолюбивых детей, ставших опорой колхоза. Хочется склонить головы пред трудовым подвигом ертугановок в тяжелые годы войны.


   По своему возрасту я больше общался со своими ровесниками, и мне больше знакома их жизнь.
   Я очень быстро приобрёл среди подростков моего возраста много приятелей, этим я обязан первому из них – Сингатуллову Габдрахману Ярулловичу, с остальными меня перезнакомил уже он. 
   Первоначально мне, «чокаещему» мишарскому подростку, непривычным был «цокающий говор ертугановцев», особенно моих приятелей. Ведь они учились в школе, где учили литературному татарскому языку. Они вместо привычному мне «Чай» произносили «цай», вместе «чеч» (волос) – «цец», чечек(цветок) –«цэцэк». Мой чокающий говор, тоже отнюдь был не литературным, и друзья ертугановцы подтрунивали надо мной. Я только через десятилетия узнал, что   на «ц» говорили целые народы, например, хазары и другие тюркские племена, из которых образовалась наша нация. К примеру, часть кипчаков (половцев), передали цокающий говор своим потомкам: сибирским татарам, кадомским татарам, превратившимся в татар Нижегородской области, Чувашии, Дрожжановского, частично Буинского и Чистопольского районов Республики Татарстан. 
   Важно, что у всех диалектов основной словарный фонд один и тот же. Вот им и надо владеть. Я под их влиянием не перешел на «ц». Тем более они, глядя на меня, – на «ч».
   А слова у нас были одни и те же, только несколько слов звучали у ертуганцев по - иному. Например, они завалинку называли «эрге», как на литературном татарском, а у нас – «нёрге». Немого у нас называли или «телсез» или немым в татарском звучании «нюмуй», а у ертугановцев для этого было свое слово «Эбэ». Других подобных слов не помню.
   Кроме того, некоторых из подростков я знал не только по их именам, но и по прозвищам. Ими их односельчане наградили не самих. Прозвища достались им от отцов, даже дедов.        Главное, когда кого – то назвали по прозвищу, обычно они не обижались или делали вид, что это их не трогает. Что толку, как бы не реагировал, все равно напоминать прозвище не перестанут. Лучше уж смолчать.Этот вид народного творчества в татарских селениях явление было весьма распространенным. В основе прозвищ лежат внешний вид, черты характера, неудачно оброненное слово и т.п. Ертуганово в этом отношении не было исключением. Прозвищ я наслышался и в своем селе. Но здесь были не столько обидные для соответствующего человека, сколько опасные в те времена произносящего их, например, в деревне были люди с прозвищами Ленин, Сталин, Ворошилов. А другие прозвища были обычными. Среди моих приятелей были такие прозвища Аю ( медведь), Корка (керке по литературному, - индюк), Капчык (мешок), Мэнга. Моих приятелей и сверстников называли соответственно Аю малае (сын Аю), Капчык кызы (дочь Капчыка) и т.д. Пожалуй, единственным из моих сверстников собственное, то есть получившим прозвище был Экит. Его звали Рашит, но из - за дефекта речи, он свое имя произносил как Экит. Я слышал, что этот Рашит выучился и работал трактористом,  подделав номер облигации, выиграл какую - то сумму денег, но был позднее разоблачен и осужден.
   Старого учителя Габбазова Мубарака (родственника моей бабушки), постоянно жаловавшегося на отсутствие аппетита, на свой лад ертугановцы прозвали Эпитит. Во время войны в деревню вернулся с семьей донецкий шахтер (имени и фамилии не помню). Какое - то время он был даже председателем колхоза «Тракторострой». Он говорил очень быстро и заканчивал речь вопросом: «Понимаете?». Но это слово у него слышалось как пынимась. За это его односельчане прозвали Пумаси. С его сыном Мулла джаном (Пумаси малае) мы даже были приятелями. Хочу рассказать о происхождении еще одного прозвища, данного одному из довоенных председателей колхоза – Пыртинус. Его сына, по обыкновению, называли Пыртинус   малае. Хотя  был и старше нас на 2-3 года, он общался с нашим кругом сверстников. Но вскоре он был призван в армию.
   Дело, оказывается, было так: колхоз «Тракторстрой» в каком - то году одним из первых выполнил свой план сдачи хлеба государству, выполнил и встречный (взятый на себя дополнительно) план. Но по существовавшей тогда порочной практике, передовые колхозы заставляли выручать район и сдавать «добровольно» хлеб за отстающие колхозы. Председатель радовался, что в колхозе останется значительно хлеба для неделимого фонда (семена, фураж и т.д.) и делимого фонда (отдаваемого колхозникам по трудодням). Последний вселял надежду и в сердца колхозников.Поэтому, когда председатель был вызван «на ковер» в райком и от него настойчиво потребовали сдать хлеб сверх перевыполненного плана, он наотрез отказался, приведя обоснованные доводы. Тогда секретарь райкома партии, хлопнув по столу заявил: «Пусть решают этот вопрос сами колхозники». Благо Ертуганово под боком. В деревню направили уполномоченного. Было созвано собрание с этой единственной повесткой. Сначала свою позицию изложил председатель колхоза, после него с критикой доводов руководства колхоза речь держал уполномоченный. Он обвинил в непонимании «текущего момента» и поставил вопрос на голосование. Колхозники проголосовали «за». С середины 30х годов «одобрямс» начал принимать всеобщий характер.
   На трибуну снова вышел уполномоченный. Он похвалил колхозников за поддержку и закончил свои слова: «А вы, товарищ председатель, оппортунист». Незнакомое им слово оппортунист, оскорбление для коммуниста. В те времена ертугановцы, даже не зная его значения, переиначив его в Пыртинус, прилепили своему председателю как прозвище, хотя он, рискуя своим положением, посмел выступить против районных властей, защищая интересы колхоза и колхозников. Мне неизвестно, сколько ертугановских подростков продолжили после своей школы учебу в Абдулловской семилетке. В Малокандалинскую среднюю (русскую) школу сначала, мы ходили только трое: я, мой приятель Сингатуллов Габдрахман и сын учителя М. Габбазова Рифгат. В школу мы с приятелем ходили вдвоем. Рифгат, считая, видимо, себя старшим (он учился на 1 или 2 класса старше) к нам не присоединялся. Потом к нам присоединилась Гиниятуллова Мария. Ее семья вернулась в деревню. Они жили до войны в центре соседнего тогда района в селе Старая Майна, где отец ее Нигмятджан работал в торговле. Последнее занятие, кажется, он продолжал и в Ертуганове. Во всяком случае, хозяйство у них было крепкое. Мария в Старой Майне училась в русской школе (в отличие от нас) и не испытывала трудности в русском языке. 
   В восьмом классе мы из Ертуганово ходили с ней только вдвоём. Окончив его, не сговариваясь, учебу в Малой Кандале оба бросили. Я попытался поступить в Горьковское речное училище, но неудачно. Затем поступил на подготовительное отделение Казанского химико-технологического института (ныне Технологический университет). Но материальное положение нашей семьи (деда) не позволило продолжить учебу в этом учебном заведении.       Мне, кроме учебы, пришлось ради пропитания поработать кочегаром в котельной этого же института. Учеба была напряженной, за 9-10 месяцев надо было пройти полный курс средней школы, сдать успешно экзамены, и только после этого зачисляли на первый курс института. В таких условиях сочетать учебу с работой (для пропитания) было немыслимо. Даже не работая, учиться, было трудно. От мечты стать инженером-химиком пришлось отказаться, как и от идеи выучиться на штурмана речного флота. Был вынужден вернуться домой. Посетил и Ертуганово. Здесь я встретил Марию. К этому времени она, оказывается, поступила в Мелекесское заочное (русское) педагогическое училище, успела даже закончить там первый курс. Это подтолкнуло меня поступить в то же педагогическое училище, хотя у меня не было в мыслях стать учителем, тем более начальных классов, где имели право работать лица, окончившие педучилище. Я поступил туда, чтобы не огорчать дедушку, который настаивал на продолжении образования. Свидетельство об окончании педучилища означало, что обладатель его имеет право на поступление в вуз, при желании, даже в технический.
    Окончив педучилище, я уехал в Узбекистан в поисках счастья. Я благодарен Марии за то, что она дала пример, следуя чему, мне удалось получить среднее педагогическое образование. Мария, как я слышал, уехала из деревни. Где- то работала учительницей и не совсем удачно вышла замуж. Дальнейшая  её судьба мне не известна. Если будут что- то писать об учителях, выходцах из Ертуганово, то из их списка не следует упускать Марию Нигмятдяновну Гиниятуллову. Поскольку я пишу лишь воспоминания, то больше коснусь своих сверстников – подростков, еще накануне войны игравших в Гражданскую войну («белых» и «красных»), восхищавшихся героизмом Чапаева, вдруг повзрослевших.
   Вместе с тем и те, кто был старше нас на 5-6 лет, тоже были молодежью. Их ряды с началом войны сильно поредели: мужская часть была призвана на войну, и с каждым годом их становилось меньше, из-за очередного призыва. Поэтому, когда речь идет о молодежи этой возрастной категории, то имеются в виду девушки и молодые женщины, успевшие выйти замуж до начала войны. Выше уже было сказано, что именно они стали основной рабочей силой  в колхозе и выполняли как традиционно женскую работу, так и требующего больших физических сил мужской труд (были трактористками, комбайнерами и т.д.). Эти механизаторы зимой занимались еще ремонтом тракторов и комбайнов в Малокандалинской МТС (машино-тракторной станции), ежедневно прошагивая 5-6 километров туда и обратно. К ним присоединялись и новые курсантки, обучающиеся на трактористов и комбайнеров. Они выходили в путь затемно, шли гурьбой за нами, школьниками. К колхозной работе привлекались, особенно в период весеннего сева, заготовки кормов, уборочной кампании и подростки моего возраста. Что касается свободного от работы времени, об этом никто не заботился. Правда, такого времени у ертугановцев оставалось очень мало. Но у молодежи, какими бы трудными ни были годы войны, была потребность в общении, в совместном времяпровождении.В деревне не было ни клуба, ни библиотеки. Возможно, они когда- то до войны и были, но к началу войны их уже не было. Люди еще помнили, что в деревне устраивались концерты и спектакли силами своих самодеятельных артистов, приезжала время от времени кинопередвижка. Не на улице же проходили эти зрелища…
   В таких условиях выручали молодежь традиционные посиделки. Именно там встречались юноши и девушки, пели. Плясали, играли различные народные игры. Но для молодежи старшего возраста они потеряли свой основной смысл, как встреча юношей и девушек. В деревне остались только девушки, а парни их возраста были на фронте,  встречи же с юнцами, в одночасье возомнившими себя «джигитами», им были не интересны. К тому же у них есть свои сверстники. Поэтому эти девушки устраивали свои чаепития в узком кругу своих подруг и приятельниц. В таких встречах часто участвовали и молодухи, проводившие своих мужей в армию. На такие встречи, когда приглашали, ходила и моя тетя, учительница Галимова Наджия. Это еще больше сблизило ее с ертугановцами. 
   За чаем с более чем скромным угощением собственного приготовления (блины, пироги с тыквой и т.д.) проводили время, вспоминая о счастливых мирных днях, своих женихах, мужьях, друзьях, ушедших на войну, шутили, смеялись над какими-либо нелепыми случаями из прошлой жизни, делились своими мечтами о будущем, которым не суждено было сбыться. Не обходилось и без песен, в них не было прежнего задора. Традиции проведения посиделок перешла к подросткам нашего поколения. Они устраивались обычно по инициативе девочек по согласованию с родителями. Как правило, посиделки проводились в отсутствие отцов или дедов, по их разрешению, полученному заранее. За порядком следили или старшие сестры или жены старших братьев (джинги). Информация о предстоящих посиделках каким – то образом доходила до юношей. Иногда в таких встречах участвовали и девушки, приехавшие из других селений погостить к устроителям или к другим девушкам. Парни приходили к дому, когда уже девушки сидели на своих местах на переднем плане дома, напротив входной двери. Для украшения комнаты на дальнем углу (тюр) вывешивались домотканые или вышитые полотенца. Комнату (светелку) освещали десятилинейная или несколько семилинейных керосиновых ламп (линейность определялась по ширине фитиля). Парни шли к дому, где состоятся посиделки с песнями под гармошку. Пели они и у дома, восхваляя девушек и хозяев, и просили, чтобы их впустили в дом. Хвалебные песни они пели и войдя в дом. Играли разные народные игры, сопровождавшиеся пением. Игры были схожи с теми, которые проводились во всех татарских селениях, почта, езек салу (вложение в сложенные ладони кольца), ручеек (кюпер салу) и т.д. Новыми для меня были две игры: джырлап алу (уведение из противоположного ряда девушки, исполняя песню), и вторая «Гульбану» (имя девушки).При первой из этих игр девушки и юноши становились друг против друга, образуя каждый свой ряд. Каждый из юношей и девушек соответственно уводит в свой ряд, исполняя песню в адрес уводимой девушки или уводимого. Одобрялось при этом исполнение куплета своего сочинения, чаще экспромтом. Но в этой игре больше приходилось петь юношам. Девочки скромничали. Суть второй игры заключалась в том, что юноши и девушки, держась друг за друга, образовывали круг. Внутрь круга сначала добровольно становится кто-либо из участников игры. Круг двигается по часовой стрелке, исполняя нелепейшую песню, слова которой представляют мешанину из татарских и русских слов:


    Как только заканчивается песня, круг рассыпается. Находившийся в середине круга участник должен схватить за руку кого-либо из круга, не успевшего убежать. Если он зазевался и не успел кого-то поставить  на свое место, то его наказывают, он откупается, исполнив танец, песню, шуточный номер (пропеть петухом, лаять и т.д.) или прочитать стихотворение,  после этого он все равно остается внутри круга до тех пор, пока не сможет поймать себе замену.
   В этой игре песня, исполняемая всеми участниками, играла второстепенную роль, основным было наказание, то есть индивидуальная песня, пляска и смешные номера. 
Все игры велись в рамках пристойности. В отличие от некоторых районов проживания татар, где молодежь в аулак ɵй (уединенный дом) даже остается на ночь, в наших краях, в том числе и Ертуганове, это не допускалось. Что мы себе могли позволить – это тайно вручать понравившимся девочкам любовные записочки.
   Посиделки проходили не так часто, как бы нам   хотелось. В долгие зимние вечера особо остро ощущалось отсутствие клуба, куда бы приходили и взрослые, и их дочери – наши сверстницы. Поэтому жизнь девочек была, как нам казалось, скучнее. Возможно, я считал так, будучи уроженцем большого села, где клуб и библиотека работали и посещались и в годы войны.
   У нас, у юношей, была еще одна отдушина от скуки – это наши сборища в правлении колхоза, благо сторож правления Галляметдин бабай (по прозвищу Мэнга), не запрещал вечерами нам собираться в теплом помещении. Говорят, когда–то юноши собирались и коротали вечера в банях.
   Нам он казался глубоким стариком, хотя в нашей среде был и его сын. Но думается, что он был благосклонен к нам не только из-за сына. Он, в своей жизни испытавший много трудностей, поживший в далеком Узбекистане, не найдя счастья и там, вернулся и снова осел в родной деревне. По-видимому, он жалел нас, рано начавших трудиться в колхозе. Он нам рассказал о природе Средней Азии (ту до недавнего времени называли Центральной Азией), о народах, живущих там, и их образе жизни. Конечно, он говорил обо всём этом не так, как писалось в учебниках, а скорее всего, излагал свои впечатления от увиденного им в дальних краях. Свою речь он часто прерывал и ,отходя в угол, клал под язык насвай (легкий наркотик), высыпая его из гладкого круглого сосуда, сделанного из тыквы. Он говорил, что эту дурную привычку обрел в Узбекистане. Где  он приобрел это зелье, было неизвестно. Возможно, изготавливал сам. 
   О Донбассе и Подмосковье рассказывали сыновья семей, живших в этих местах. А так каждый рассказывал быль и небылицу, услышанные от кого-то или прочитанные где- то, в том числе случаи столкновения людей с волками с нечистой силой и т.д. Особенно интересно было, когда на такие наши мальчишники заглядывал признанный деревенский рассказчик, пожилой человек по прозвищу Бакыр (медь или медный), имя которого не помню. Он слыл балагуром не только в Ертуганове, но и в близлежащих селениях, даже в селе Иске Резяп (в Спасском районе Татарстана), откуда была его жена. Трудолюбием, как говорили односельчане, он не отличался, и хозяйство его было в запущенном состоянии. Он нам рассказал разные смешные истории, анекдоты про Ходжу Насретдина, присовокупляя к ним выдуманные собственные анекдоты. Когда он переходил к своим опусам, хоть уши затыкай. Их тематика вращалась обычно вокруг органов пищеварения. Рассказывал он, называя вещи своими именами, не прибегая к иносказаниям. Хорошо хоть он не затрагивал половых вопросов. Его шутки вызывали смех, но ничего для ума и сердца не давали. 
   Другое дело рассказы Сулеймана абзый Габбазова. Он был слеп на один глаз, поэтому у него было прозвище Сукыр (Слепой) Сулейман. По этой ли причине или по возрасту он не был взят не только на строевую, но и на нестроевую. Выглядел он вполне здоровым человеком и в колхозе работал бригадиром или завхозом. Он был серьезным, даже не очень разговорчивым, но совершенно преображался, когда приходил к нам, собравшимся в правлении. Впрочем, и мы менялись на глазах, становились тише воды и ниже травы. Мы знали, что он к нам заглянул не мимоходом, и были готовы слушать его рассказы хоть часами. Перед тем как начать рассказывать, Сулейман абзый спрашивал, знаем ли такую-то легенду, предание и т.д., он их знал много. Чувствовалось, что он их не только сам услышал, но и прочитал в книгах. Он был из рода просвещенного муллы, поэта Габделджаббара Кандалый. Приходился братом старому ертугановскому учителю Мубараку Габбазову. Говорил он неторопливо, негромко. По-видимому, он делал это нарочно, чтобы мы не шумели и слушали внимательно. Мы и без этого старались не пропустить ни слова из рассказываемого. Нам были интересны предания и легенды, особенно о нашем крае, о возникновении татарских селений на речках Кандалка и Красная, о происхождении названия речек, полей, селений и т.д.
   Однажды Сулейман абзый спросил нас, не знаем ли мы большого поэта, родившегося и жившего в Ертуганове  Габделджаббара Кандалый и сможет ли кто из нас прочитать одно или несколько  его стихотворений. Почти все из нас пытались вспомнить услышанные от взрослых стихи, вернее отрывки из них. Я тоже прочитал несколько стихов, которые пела моя бабушка как мунаджаты.
   Результаты оказались плачевными, на что Сулейман абзый отозвался так: «Конечно, огорчительно, что мы, земляки поэта, относимся к нему и к его стихам так безразлично. Вы смогли прочитать только несколько строк из его стихов, все почти одни и те же строки, но не из самых лучших стихов, сложенных в юности им  или приписываемые ему. По ним, можно подумать, что Габделджаббар бабай писал одни хулиганские стихи. Я думаю, что эти грубые стихи приписаны ему».   Кто-то из ребят, проявив невежество сказал: «Сулейман абзый, зачем нам знать стихи Габделджаббара? Он же был муллой?» (Это в период атеизма и борьбы с религией).На это Сулейман абзый дал очень короткий ответ:«Стихи такого великого поэта надо знать».
   А запомнившиеся предания и легенды мне хочется изложить от первого лица и ближе к его речи: «...Вы видите, наши поля, речки, наверное, думаете, что они выглядели вечно такими же, как сейчас. Да и сама наша деревня возникла только лет так 400 тому назад. А соседние деревни – Урта авыл и Әсəн авыл - появились немного позднее. На месте наших полей - мелкий лес, а как урман (дремучий лес) начинался ближе к селу Бряндино и к берегам речки Красной. Наши далекие деды, чтобы создать себе поля, на отведенных им за верную службу царю землях, вынуждены были выкорчевывать деревья. А на берегах нашей речки рос густой ивняк. На заболоченных местах рос ольховый лес, который вплотную подходил  к нынешней околице нашей деревни с одной стороны и до нынешнего села Малая Кандала – с другой. Остатки этого леса сохранились в виде небольшой ольховой рощицы в пойме речки между нашей деревней и соседним селом. Если хотите представить, какой лес наши предки выкорчевывали для создания полей, не поленитесь сходить по проселочной дороге до подвесной одноколейной железной дороги между ИТК (исправительная – трудовая колония для осужденных) и станцией Бряндино. Вы наткнетесь на колку (лесочек среди полей), именуемую пчельник Юдина – жителя Малой Кандалы.
   Площадки для деревни на левом берегу речки создавали, вырубая ивняк и выкорчевывая корни этих влаголюбивых кустарников, оставляя их только у самой речки. Они нужны были для жителей вокруг участков и для загонов для скота.
Деревню нашу, как сказывали деды, основали выходцы из деревни Кара Ките (ныне Дрожжановский район РТ) во главе с мурзой Иртуганом. Его неправильно записанным именем и названа наша деревня – Ертуганово. Но это официальное название мы в быту используем редко. Для нас наша деревня Иске авыл. Так нашу деревню называют и наши ближайшие соседи, абдулловцы и асановцы, для других татар – иске Кандал.
   Народное(татарское название берет начало от названия речки Кандалки. Название речки входит в название, как основной смысловой компонент, перешло к двум русским селам Олы Кандал (Большая Кандала), Кече Кандал (Малая Кандала).
   По словам дедов, само название нашей речки Кандалка, произошло от слова Кандала, теперь Сухая Кандалка. Мы ее называем просто Инеш (речка). Когда-то первоначально она именовалась Кандала Суы, потом ее стали называть, прибавив к нему «ка» и отбросив татарское слово «су» (вода, в данном случае речка). Но в первоначальное название речки сохранилось в названиях сел (Малая и Большая Кандала). Жители этих сел толкуют, что названия их селений произошли от слова «кандалы». Якобы основатели сел были пригнаны туда в кандалах. Там их расковывали и поселяли, наделив землей, «сажали» на землю. Другие считают, что, наоборот, там заковывали преступников и гнали на каторгу. 
    Но в памяти татар, живших рядом, такое предание не сохранилось. Я же слышал совсем другое предание. Лесостепь между речками Красная и Кандалка когда-то стала местом большой битвы. Это поле было усеяно телами убитых и раненных, пропитана их кровью. Поэтому это поле было прозвано Канлы дала, или Кандала(кровавая степь). Воды обеи речек от крови украсились в красный цвет. Одна из них, поэтому, была названа Красной рекой (кызыл су), а вторая – Кан дала (Кандала суы, кандал Су), то есть речка у кровавой степи.
    Так я узнал еще один вариант этимологии названия своего родного села. Если бы наши соседние русские села получили свои названия от слова «кандалы», то они назвались бы Большие Кандалы и Малые Кандалы. А татары их назвали бы соответственно Зур Богаулы (кандалы) и Кече Богаулы.
   Войн в наших местах было много. Наши земли расположены близко от существовавшего здесь центра Булгарского государства. Булгары добровольно приняли ислам. Наши деды, благодарные им за это, в прошлом ходили туда, чтобы помолиться за них, хотя там уже находились русская церковь и монастырь.
   Здесь проходили с боями монгольские войска, кочевали и ногайцы, которых изгнали калмыки. Так что крови было пролито немало. Чуть не забыл…. Наша речка когда-то начиналась в оврагах у деревни Асаново, поэтому деревня имела еще одно название – Югары авыл (верхняя деревня), то есть деревня, расположенная на верховье речки. В пределах нашей деревни речка текла бойко еще в годы моего детства, на ее берегах в раздумьях сидел и наблюдал за протекающей водой и Габделджаббар Кандалый. В верховьях речки ключи и ручейки пересохли из-за вырубки лесов и кустарников, хотя по преданиям, родник заглушил какой - то обиженный асановцами чуваш. Якобы он ключи засыпал мукой.
   Говорят, Асаново у самых родников, питающих речку, была чувашская деревня, которая вынуждена была переселиться куда-то, когда эти земли были отданы служилым татарам. Месть чуваша, конечно, выдумка. Чтобы забить родники, потребовалось бы затратить целый элеватор муки. Человеку свойственно, к сожалению, перекладывать свою вину на других.
   Между нашей деревней и Урта авыл (Абдуллово) есть курганы. Мы их называем марами. По легендам, их сооружение приписывают мифическим великанам – Алып батырам. Такие мары имеются почти у всех селений нашего края. В Татарском Урайкине тоже есть два мара и за ними выемка. О них мне один старик этого села рассказал такую легенду: когда-то на наших землях жили великаны алып - батыры. Они занимались хлебопашеством. Один такой исполин, сев на траву, вытряхнул землю, забившуюся в его лапти. Из земли, высыпанной из одного лаптя, образовался один мар, из второго - другой, а углубление за марами -   это вмятина, оставшаяся на месте, куда он сел, чтобы очистить обувь. Но я где-то читал, что мары остались от наших скифских и сарматских дедов. Будто в них находили даже серебряные и золотые вещи. Но лучше мары не трогать, говорят, можно накликать беду.
Сулейман абзый рассказывал не только легенды и предания, но и назидательные истории. Лишь позднее я узнал, что он нам пересказывал короткие рассказы Г. Тукая и Л. Толстого, написанные ими для детей, и даже назидания из книги «Кабус-намэ». Не так уж темны были ертугановцы, какими изображали в татарской периодической печати в 30е годы. Критики старой системы народного образования неправы, коли учащимся были известны не только произведения Г. Тукая, но и переводы рассказов Л. Толстого, и сочинения персидского автора VII в. Кабуса, переведенные в 19 веке на татарский язык под названием «Насихат-намэ» (книга назиданий). Кто хотел, тот познавал. 
   Я считаю Сулеймана абзый одним из своих учителей, пробудивших во мне интерес к истории и культуре своего народа. Рассматривая жизнь ертугановской молодежи, необходимо сказать и о тех юношах, которые были взяты на учебу в систему подготовки кадров ФЗО, ремесленные и железнодорожные училища. Их учебу во время войны не прерывали. От призыва освобождались и те, кто после этих учебных заведений направлялись на предприятия оборонных отраслей. Из них я хорошо знал Ибрагима Арисметова. Его мать Магфира была племянницей или двоюродной сестрой моего деда (по отцу Ситдыка Галимова). Она радовалась нашей дружбе и каждый приезд Ибрагима из Ульяновска приглашала меня на чай. У меня сохранилась фотография, где мы изображены вдвоем с Ибрагимом, он в своей форменной одежде. Чтобы сфотографироваться мы специально сходили в райцентр - Малую Кандалу. После окончания училища он много лет работал машинистом, сначала паровоза, потом тепловоза и электровоза. В 80е годы с начала прошлого века я увиделся с ним в Уфе, где он еще трудился на небольшом маневровом тепловозе.


   Ертугановская начальная школа, как до начала, так и во время Великой Отечественной войны была единственным очагом культуры и просвещения в деревне. Она размешалась в небольшом деревянном здании на главной улице, в самом центре. Окна здания выходили на восток и юг, входная дверь - на улицу. Здесь же, в центре, на противоположной стороне, чуть наискосок, находилось правление колхоза, недалеко в глубине, за школой, располагался магазин сельпо, где в то время работал Рюков Ибрагим. Он свое дело знал и прилагал усилия, чтобы в магазине всегда были самые необходимые в повседневной жизни товары, даже в условиях дефицита, связанного с войной. Здание школы было построено на северо-восточном берегу ертугановского озера, на южном берегу стояло деревянное же здание недействующей, вернее закрытой властями мечети. Другая мечеть(тоже деревянная) находилась на юго-восточном углу деревни. Оба здания мечетей использовались как зернохранилища. 
   С северной стороны к школе примыкал небольшой садик. Он был заброшенным. Там росли какие - то кустарники, в том числе сиреневые, и   несколько диких или одичавших яблонь. Говорили, это было частью большого сада, принадлежавшего то ли кому-то из раскулаченных ертугановцев, то ли мулле. Хотя садик и был  неухоженным, все же он придавал какой-то уют этому уголку деревни. 
   Центральное положение школы облегчало посещение ее учащимися со всех концов деревни. Это имело особо важное значение для учащихся младших классов, хотя деревня сама была весьма компактной. Несмотря на то, что в те годы в первый класс принимали в 8 лет, как исключение в 7, путь до школы и обратно в периоды осенних дождей и весенней распутицы составлял определенную трудность. Положение усугублялось отсутствием непромокаемой верхней одежды и добротной по сезону обуви. Да и зимой в трескучие морозы и бураны, посещение школы для детей было делом нелегким. А зимы в годы войны были особенно холодными и снежными. Иногда снега за ночь выпадало или надувало так, что тропинки приходилось прокладывать заново. Дети первого и второго классов не могли   преодолеть эту снежную целину без помощи старших: матерей, братьев, сестер. 
   Трудности условий военного времени: недоедание, скудность и отсутствие подходящих к сезону одежды и обуви. У большинства детей отцы, даже деды были в действующей армии или на тыловых работах. Вся трудность по содержанию семей легла на плечи матерей, старших братьев и сестер. Но братья по достижению призывного возраста уходили в армию.
   На трудодни колхоз почти ничего не выдавал, ни зерна, ни копейки денег. Колхозники жили за счет своих приусадебных участков(огородов) и нескольких голов скота. К тому же они еще платили налоги деньгами и вносили натуральную плату (молоко, масло, мясо, шерсть, яйца).
   Несмотря на эти трудности, матери ертугановских учащихся,  за счет своего недоедания, отказываясь от многого, старались получше накормить, одеть и обуть своих детей и беспокоились, чтобы они не пропускали уроков и лучше учились. У некоторых из них дети, закончив свою школу, продолжали учебу в Малокандалинской средней или Абдулловской НСШ (неполной средней школе).
   Первая из этих школ была русской, вторая татарской, где все уроки велись на родном языке. Расстояния до школ были одинаковыми, но в русскую школу поступали на класс ниже, чтобы освоить термины по точным предметам, не говоря уже о русском языке и литературе. Сами дети –школьники тоже не росли белоручками, рано приобщались к труду, всячески помогая матерям  при вскапывании огорода, посадке, прополке, окучивании и поливе овощных грядок и картофеля, уборке корнеплодов, пасли скот, убирали навоз, пилили, кололи дрова и т.д. Чуть повзрослев, в период летних каникул они уж подключались к посильному колхозному труду, внося свою лепту в копилку с обязательным минимумом трудодней, которые должна была заработать каждая семья (двор). Иначе могли лишить части огорода, основной жизненной базы семьи. Отопление в школе было печное, освещение - керосиновые лампы, как и во всех жилых домах деревни. Об обеспечении школы дровами и керосином, ремонте заботилось государство в лице райисполкома (через РОНО) и Абдулловского сельского совета, куда входила деревня. Несмотря на экономические и другие трудности военного времени, государство старалось всячески поддерживать народное образование и обеспечить нормальное функционирование школ, облегчить положение учеников, охранять их здоровье. Детям делались профилактические прививки от инфекционных заболеваний, предпринимались меры по дополнительному питанию детей, где можно, горячему питанию. Для этого, как и во всех селениях, в Ертуганове для школы на колхозном поле был отведен участок земли. Колхоз «Тракторстрой» обрабатывал и засевал этот участок, убирал урожай и хранил полученное зерно в своих амбарах, по мере надобности отвозил на мельницу. Детям во время больших перемен подавали свежий хлеб и горячий чай.
   Хотя в школе полноценное горячее питание организовать не удавалось (для этого потребовалось бы мясо, масло, особое помещение, кухонное оборудование, повар и т. д.),тем не менее, дети радовались этому дополнительному питанию в школе. К тому же выдаваемый здесь хлеб был из настоящей муки, тогда как свой домашний хлеб выпекался, можно сказать, больше из картофеля. В тесто муки добавлялось лишь столько, чтобы хлеб выглядел настоящим  и не разваливался в руках.


   Школу до начала войны и в течение нескольких месяцев войны, до ухода в армию возглавлял замечательный преданный делу просвещения, любящий свою профессию и детей Туктабиев Мисбах. Он отличался мягким характером и доброжелательностью, одним словом, был настоящим сельским интеллигентом своего времени. 
   Мисбах абый был из рода Габделджаббара Кандалыя, следовательно, был родственником моей бабушки (по матери), поэтому моя тетя Наджия Галимова, назначенная учительницей Ертугановской школы, придя в моем сопровождении в деревню, не пошла прямо в школу, а направилась к Туктабиевым домой, как к родственникам. Они встретили нас радушно. Видели бы вы, как Мисбах абый обрадовался, когда узнал цель нашего визита и прочитал направление, выданное РОНО Наджии апа. По его словам, начала осуществляться его мечта пополнения учительского состава школы людьми, окончившими педагогическое училище. Чуть раньше в школе начала работать и его старшая дочь Мадина, тоже со средним педагогическим образованием. Он сам учительствовал, окончив лишь разные специальные курсы. Его заветной мечтой было превращение ертугановской школы в НСШ. Этой мечте суждено было претвориться в жизнь только после войны.
   Новоиспечённой ертугановской учительнице Галимовой Наджии было тогда лишь 17 лет.      После окончания татарскоурайкинской НСШ(семилетки) она поступила в Ульяновское педагогическое училище (техникум). Через несколько месяцев педучилище из г. Ульяновска, входившего тогда в Куибышевскую (Самарскую) область, перевели в село Камышлы (Клявлинского района) той же области. Из-за материальных трудностей ей с очного отделения пришлось перевестись на заочное. Педагогического опыта у нее еще не было. Она какое- то время работала секретарём – машинисткой, в Малокандалинском районном финансовом отделе. Для продолжения учебы требовалось, чтобы заочник работал в системе народного образования (школа, детский сад  и т.п.). В связи с этим пришлось обратиться в РОНО.   Оказалось, что в районе учителей, особенно в начальных школах (татарских, чувашских и мордовских) не хватало. Многие учителя были призваны на войну. Ее направили в Ертугановскую школу. В том же году она окончила училище и получила свидетельство, дающее право быть учительницей начальной школы. В первый раз родители ей идти в Ертуганово одной не разрешили. С началом войны женщинам одним ходить не разрешалось. Ходили слухи якобы о появившихся дезертирах и уклонистах от призыва. В десяти-двенадцати километрах от Ертуганово была ИТК (исправительно-трудовая колония), оттуда, по слухам, бывали случаи побега заключенных. Поэтому сопровождать ее послали меня, хотя мне было лишь 13 лет и ростом я был чуть ли не самым маленьким среди своих друзей. Да и сама Наджия апа большим ростом не отличалась.   
   Я уже сказал, что семья Туктабиевых встретила нас приветливо. Это касается не только хозяина и хозяйки, но и их детей. Особенно обрадовалась Мадина, у нее появилась юная напарница, к тому же хоть и дальняя, но родственница, и им предстояло начать учительскую практику вместе, как сказали бы сейчас, с одинакового стартового положения. В семье были ещё две дочери: Назифа, Амина и два сына: Рафаил и Архимед.
   Действительно, Мадина и Наджия апа быстро подружились и всю войну они проработали вместе, поддерживая друг друга, деля редкие радости, больше огорчений, опыта педагогической работы не было у обеих. Но рядом был Мисбах абый, имевший многолетний опыт. Юные учительницы обращались к нему за советом. Однако такое благоприятное  положение для начинающих учительниц закончилось. Мисбах абый был призван в армию, и опыт им пришлось приобретать самим.
   Для Наджии апа уход в армию Мисбаха абый имел еще одно неожиданное последствие, она в неполные 18 лет была назначена заведующей школой. Из чего исходили при выборе в РОНО из двух подруг одну неизвестно. Мне кажется, решающую роль здесь сыграло то, что Наджия апа была более решительной по характеру, бойко говорила по-русски, хотя и с средневолжским акцентом ( училась говорить у единственной в деревне русской семьи кузнецов), а также имела небольшой опыт работы в районной структуре. 
Назначение Наджии апа заведующей на дружеских отношениях между учительницами- подругами не отразилось. Оно лишь прибавило забот и ответственности. Ей уже приходится заботиться о нормальном функционировании школы, обеспечении учебниками и учебными пособиями, тетрадями, заниматься вопросами отопления, освещения, ремонта, разрешать «конфликты», возникающие между учащимися, поддерживать тесную связь с родителями и т.д.
   Позднее прибавилась проблема дополнительного питания учащихся. Для всего этого необходимо было найти общий язык с районными, сельскими и колхозными начальниками, а также с родителями, среди которых были ертугановцы, жившие в стороне и вернувшиеся в родную деревню только с началом войны. Дети у таких семей по- татарски знали плохо, некоторые воспитывались в русских яслях и детских садах или учились в младших классах русских школ.
    Так, например, с началом войны в деревню отправил из Москвы в свое родное село метростроевец Зиятдин Уразаев дочь Зуфар, ей пришлось учиться в ертугановской школе.
До конца 1943 года в школе работали только уже знакомые читателю две учительницы – Наджия Галимова и Мадина Туктабиева. Лишь в конце 1943 года или начале 1944 года к ним присоединился вернувшийся в родную деревню тяжело раненый в ногу в Орловско – Курской битве Хисамутдинов Тагир Мухамметзянович. Он был назначен военруком (и учителем физкультуры).
   С окончанием войны Мадина Туткабиева вышла замуж за вернувшегося с фронта ертугановца Саита Рухулловича Сафиуллина. Они уехали в Самаркандскую область Узбекистана, и дальнейшая их жизнь мне неизвестна. На всю жизнь я запомнил ее скромным, доброжелательным и добросовестно относящимся к работе человеком. 
   Кстати, педагогом стала и работала где- то на севере европейской части России и ее младшая сестра Амина.
   Создали свою семью и Наджия Галимова с Тагиром Хисамутдиновым. Вскоре семья обосновалась в селе Татарское Урайкино, где Наджия апа до ухода на пенсию работала учительницей начальных классов средней школы, а Тагир абый – долгие годы фельдшером в медицинском пункте села.
   Их семья покинула Татарское Урайкино только после окончания Тагиром  Мухамметзяновичем вечернего отделения Казанского медицинского института. Их дочери: Раиса, Роза и Гульфия живут в г. Ульяновске.  
            
   При последнем посещении Ертуганово я не узнал прежней деревни с плотно застроенными улицами. Исчезли и находились в полуразрушенном состоянии многие знакомые мне дома, да что дома? Наступающие болота поглотили даже некоторые улицы. Бросилось в глаза отсутствие людей на улице, особенно играющих детей.  
   Видя нынешнее состояние Ертуганова, человек, впервые попавший сюда, не поверил бы, что эта деревня еще каких-то 20-30 лет тому назад была цветущей, с крепким хозяйством, аккуратными, ухоженными домами, обработанными и засеянными полями и достаточными объектами для поддержания   благополучия людей. Здесь были восьмилетняя школа, клуб и много другого. А у знавшего  сожмется сердце. Так воспринял нынешнее состояние деревни и я.
   Деревня, за четырехвековое существование испытавшая многие бедствия: пожары, засуху, голод и эпидемии, уносившие множество жизней, благодаря трудолюбию, привязанности к родной земле, возрождалась вновь и вновь, словно птица феникс. 
   Она не смогла выдержать социально-экономических перемен, происшедших в стране, и стала увядать, катастрофически теряя жителей, разделив участь сотен тысяч селений России. Кажется, она дошла до точки невозврата, ее сможет спасти только чудо. И такой упадок происходил и продолжается не в темные времена, а в наше время, когда деревня электрифицирована, газифицирована, обеспечена водопроводной водой, соединена асфальтированной дорогой с другими селениями. При желании и старании любой трудоспособный человек может создать своей семье бытовые условия, не уступающие городским.
   Уход из деревень обусловлен многими факторами. О них много написано в печати. Поэтому по ходу изложения коснемся лишь некоторых из них. Ертугановцы веками жили как община, занимаясь земледелием и в ограниченных масштабах в основном для удовлетворения собственных потребностей разводили скот. Они душой и телом были привязаны  к земле, полученной их предками за верную службу стране (царю).             Первоначально, после переселения сюда из Симбирского уезда, они были ясачными крестьянами, то есть платили определенные подати (ясак) за землю, которой пользовались.       Позднее они были причислены в разряд удельных (дворцовых) крестьян, чьи подати шли на содержание правящего царского рода (семейства) – «Дома Романовых», а не только самой царской семьи. В связи с этим их община землей была наделена лучше, чем общины других соседних татарских деревень, относившихся к государственным (казенным) крестьянам, доходы от которых шли в государственную казну (Абдуллово, Урайкино, Уразгильдино). В этом было заинтересованно особое ведомство, занимающееся удельными землями и их крестьянами. 
   При экстенсивном земледелии это ведомство не было заинтересовано в оттоке крестьянского населения с его земель. Однако по мере увеличения населения индивидуальные наделы крестьянских хозяйств в общине постоянно уменьшались. Общинная земля через определенный срок перераспределялась, при этом на каждом из трех полей крестьянин получал свои надел на новом месте (ближе или дальше от деревни, более или менее урожайный участок). Земля делилась по душам, однако, женщинам, как и во всей России, земля не полагалась. Семья, где было мало земли, становилась малоземельной. Так происходило социальное расслоение в деревне. 
   Такой порядок сохранился и после крестьянской реформы 1861 года. Общая площадь пахотных земель ертугановской общины оставалась почти той же, какой она была до реформы. Существенных изменений не внесла и распашка так называемого «леса Габделджаббара Кандалый». Неизвестно, этот лес был наделом муллы и поэта Габделджаббара или общественным лесом деревни. При жизни Кандалый противился выкорчевыванию единственного лесочка деревни. По преданиям, у Габдельджаббар бабая даже возникали конфликты с общиной по этому поводу. Ертугановцы во всяком случае нарастили пашню только десятилетия спустя после его кончины.


   Малоземельные ертугановцы были вынуждены наниматься батраками к более состоятельным односельчанам или к богачам соседних русских селений, в первую очередь сел Малая и Большая Кандала. Многие ертугановцы, даже крестьяне среднего достатка, быстро убрав хлеб на своих наделах, нанимались на уборку в те самые русские села или в свой волостной центр-село Бряндино.
   Ертугановцы не упускали возможности подзаработать в зимнее время извозом. Им занимались лошадные крестьяне сами, а более состоятельные посылали возчиками своих батраков или отдавали лошадей с телегами «на прокат». Они, как лошадные, так и безлошадные, приняли активное участие в 20 веке в расчистке и углублении пруда в центре своей деревни, организованного земством в противопожарных целях. Эта работа проводилась на средства земства, включая оплату труда. Ертугановцы, как и жители других селений, были рады строительству железной дороги с левого берега Волги (верхняя Часовня) до Бугульмы. Эта стройка требовала привлечения значительного количества рабочей силы, в том числе разнорабочих:  землекопов, грузчиков, возчиков. Люди занимались подвозом деревянных шпал, их переноской, делали насыпь, участвуя в строительстве как самой этой железнодорожной линии, так и Симбирского железнодорожного моста, движение по которому началось только в год начала Первой мировой войны. Был ещё один вид отходничества. Это работа ертугановцев, владеющих каким-либо ремеслом: плотников, печников, кровельщиков- в других селениях. Они занимались этим и в своей деревне.
   Следует отметить, где бы в дореволюционные годы не работали на стороне, ертугановцы не стремились покидать деревню, наоборот тратили с таким трудом заработанные рубли на улучшение материального положения своих семей, строительство и ремонт домов, хозяйственных построек, приобретение лошади, коровы. Иные покупали землю. Например, отец Тагира и Сабирджана Хисамутдиновых Мухамметзян бабай в молодые годы батрачил сначала в соседних русских селениях, затем у немецких колонистов где – то недалеко от Покровска (ныне город Энгельс) Саратовской области. Он мне и Сабирджану рассказывал об их образцовом ведении хозяйства. Расхваливание немцев во время войны было небезопасно, поэтому он об этом говорил только с теми, кому доверял.
   Он вернулся в родную деревню, на накопленные за годы деньги прикупил землю, женился, построил дом. Трудовые навыки, приобретенные на работе у немцев, он применил в своем хозяйстве. Он был рядовым членом колхоза, его двор отличался от соседских особой чистотой, а лопаты, коса, серпы и т. п. - все хранились на предусмотренных для них местах. Он нас наставлял: «Работайте с умом, не спеша. При спешке можно ошибиться, и для исправления ошибки потребуется затратить еще больше сил и времени, не оставляйте начатую работу незавершённой…». Жаль, что мне не всегда удавалось соблюсти заповеди этого неграмотного, но мудрого старика.
   Эти советы не пошли впрок и его сыну, моему приятелю, прекрасному гармонисту Сабирджану. Он уехал в Донбасс, осел там, какое-то время работал в шахте, увлекся горячительным, потерял здоровье и умер там в бедности.
   В Ертуганове во времена ведения натурального хозяйства были   и свои скорняки, шившие шапки, шубы и тулупы, швеи, шившие из грубой конопляной ткани «чекмени», из льняной ткани рубашки, платья и т.д., кожевники, обрабатывающие овчины для шуб.
   Женщины на простейших самодельных станках ткали из конопляного волокна пядиж на мишарском диалекте или кендер (это слово упоминается и в стихах Г. Кандалый)на литературном языке. Ткали полотно и из льняного волокна для рубашек, платьев, скатерти, полотенца, кушаки. Ткали коврики, которые клались у входа в дом. Ткачеством занимались женщины, они же вышивали платья, полотенца, платки, а изготовлением веревок, арканов –мужчины.
   В некоторых дворах, еще в мою бытность в Ертуганово, можно было наткнуться на деревянные ткацкие станки, хранимые как память о прошлом. В бабушкиных сундуках еще долго хранились и изделия деревенских ткачих – скатерти и полотенца. Эти изделия когда-то входили даже в список приданых невест.   Полотенца, кроме своего прямого назначения, находили разное другое применение: ими украшали комнаты, даже на них опускали в могилу покойников, обернутых в саван (кяфен). Кстати, увозили с собой домотканые скатерти, покрывала и полотенца и люди, переезжавшие в другие места. Так москвичка, дочь метростроевца Уразаева Зуфар Зиятдиновна, передала в музейный уголок Татарского культурного центра г. Москвы домотканые полотенца, привезенные из Ертуганова и хранившиеся у неё как ценная семейная реликвия.
   После такого лирического отступления вернемся к основному ходу изложения. Как известно, Среднее Поволжье, следовательно, и Ертуганово относится к зоне рискованного земледелия. Здесь часты засухи(фактически каждый третий год). Учитывая этот фактор, ертугановцы, как и жители других соседних деревень, создавали кое-какие запасы хлеба, чтобы выжить в такие неблагополучные годы. Если засушливые годы шли два года подряд, наступало настоящее бедствие. Особо засушливыми были 1893,1911,1921 и 1933 годы. Самыми катастрофичными отмечены голодные 1921 и 1933 годы, унесшие много жизней.   Жесточайший голод был в эти годы связан в немалой степени человеческим фактором: голод 1921 года – изъятием продотрядами, организованными властями,  тех самых страховых запасов крестьян. Если накануне немного хлеба закапывали, прятали под солому, даже под навоз, то в 1933 году деревня была уже коллективизирована, у самих колхозников не было даже мизерных запасов, чтобы с горем пополам кормить семью. 
   Мне, жителю села Татарское Урайкино, в свои пять лет посчастливилось в  голод 1933 года выжить. Каково было мне, когда я через 70-75 лет прочитал в татарских газетах, выходивших в Москве – «Игенчеляр» (Хлебороб), «Эшче» (рабочий) и «Коммунист» за 1930-1932 годы о  сдаче государству колхозами Мелекесского района, куда входили наши колхозы, миллионов пудов хлеба. Для перевозки этого хлеба в ссыпной пункт организовались «красные обозы» (в том числе и из колхоза «Тракторстрой»). Это повторялось несколько раз, даже в год свирепствовавшего голода (1933), писали, что Мелекесский район на сей раз уже отстает в сдаче хлеба. В то же самое время хлеб экспортировался. Ертугановцы этот голод испытали сполна. Спасаясь от голода, покидали деревню. Если до революционного 1917 г. уезжали лишь отдельные семьи, то в голод 1921-1933 годов отъезд принял большие масштабы. Уезжали, рассчитывая вернуться вновь к родным очагам, как только наладится жизнь. И возвращались даже в колхозную деревню. На новых местах оседали немногие. 
   Маршрут миграции ертугановцев был таким же, как и у жителей соседних татарских деревень. Закавказье, Северный Кавказ, Донбасс, в меньшей степени – центральную Азию, даже Сибирь. В советское время к ним прибавились Москва и Подмосковье. Еще в дореволюционные годы состоятельные ертугановцы и духовные лица отправляли сыновей продолжать учебу в медресе других деревень, даже в города. Некоторые из них так и оставались жить в чужих краях. Например, в течение нескольких десятилетий прожил в Тифлисе ертугановец Субхатуллов Галеетдин, ставший кадием Закавказского мусульманского (суннитского) духовного управления. 
   Бедные семьи иногда отправляли сыновей в города учиться какому-либо ремеслу. О судьбе ертугановца, отправленного в Баку, начавшего трудовую жизнь «мальчиком на побегушках», и ставшего без специального образования инженером и тоннельным мастером, будет сказано ниже. 
   Отток жителей из деревни усилился в период коллективизации и после «победы социализма» в селе. Коллективизация сопровождалась профилактической мерой, названной «ликвидацией кулачества как класса». В ходе этой политической кампании из каждой деревни или села выселялись более состоятельные семьи. Опасаясь, что они будут противиться вступлению в колхоз. Под руки попадались и крестьяне среднего достатка. Из Ертуганова были высланы две самые трудолюбивые, не пользовавшиеся наемным трудом семьи, никогда не дававшие повод для обвинения в антисоветских настроениях. Их выслали, конфисковав и передав колхозу все движимое и недвижимое имущество.
   Эту участь чуть не разделила еще одна ертугановская семья – Хусамовых. Спасло семью только то, что один из сыновей этой семьи Уразаев Мингарей к этому времени уже работал в Закавказье на строительстве тоннеля для ГЭС. О судьбе одной из раскулаченных семей мне рассказала уроженка села Татарское Урайкино, ныне проживающая в пристанционном поселке Бряндино Гульджиган Хасибулловна Валиева (Сингатуллова). Она знала эту семью.   Мать семейства была родной сестрой ее бабушки (по матери). Семья была сослана в район города Прокопьевск, ныне Кемеровской области. Старшее поколение от пережитого и лишений умерли и похоронены на кладбище поселка шахты Беловодье. В семье было пятеро сыновей (фамилии этих троюродных братьев рассказчица не смогла вспомнить) – Зиятдин, Фахретдин, Фасхетдин, Сахбетдин и Мисбах стали шахтерами. Все они прославились своим старательным добросовестным трудом, заслужили признание не только среди шахтеров и не только в Беловодье. Их труд был отмечен многочисленными правительственными наградами.    О них писали в газетах. Братья жили дружно. Когда собирались вместе, вспоминали о своей деревне, которой их лишили, пели старинные татарские песни. 
   По словам рассказчицы, она ни разу не слышала от своих родственников, чтобы ругали активистов, так жестоко поступивших с их семьей. В голову невольно приходит мысль, что деградация деревни, возможно, и началась с изгнания из нее таких влюбленных в родной край трудолюбивых людей, которые и на местах ссылки сумели не только встать на ноги, но и обустроить свою жизнь и своим добросовестным трудом добиться признания и почета. 
В предвоенные годы уход из деревни, кроме привязанности душой, был затруднен паспортной системой, вернее отсутствием паспортов у колхозников. Для его получения необходима была соответствующая справка правления колхоза и сельского совета. А ее не выдавали. 
   Молодежь могла покинуть деревню, получив соответствующие документы, если поступала учиться в ВУЗы и техникумы, в училища трудовых резервов (ФЗО, фабрично-заводское обучение, РУ – ремесленное училище), поступала на работу в правоохранительные органы (милицию). В деревню могли возвращаться отслужившие по призыву действительную службу красноармейцы.
   Выехать из колхоза можно было, заключив договор с органами организационного набора рабочих, как говорили, завербоваться. Тут выбор места, куда человек переезжал, был ограничен. Государство набирало рабочих туда, где была большая потребность: на крупные стройки, угольные бассейны (Кузбассе), лесозаготовки и т.п. 
   Так несколько Ертугановских семей оказались в подмосковном поселке Гжель. Они работали в карьере по добыче глины, сырья для фаянсового завода, этого поселка и Дулевского фарфорового завода. Они были чернорабочими – землекопами, грузчиками, возчиками. Условия труда были тяжелыми. Приходилось работать под открытым небом зимой и летом, в любую погоду. Жили в бараках. Кроме электрического освещения, в остальном условия жизни мало чем отличались от деревенских. Ертугановцы, отработав оговоренный в договоре срок, возместив полученные при переезде подъёмные деньги, вернулись в родную деревню. Вернулись в деревню и некоторые шахтёрские семьи из Донбасса, избежав немецкую оккупацию.
   Были возвратившиеся и из других мест. Например, из таких была семья Джамалетдина абзый (фамилии не помню), а прозвище его было – Зур баш (Большая голова).
Фактически по оргнабору ертугановцы приехали и на строительство московского метрополитена.


   С начала 1851 г. деревня Ертуганово вместе со всем Ставропольским уездом стала числиться в составе новообразованной Самарской губернии. Ранее  она входила в состав Симбирской губернии.  Смена административного подчинения населенных пунктов нередко приводила к тому, что многие обращения и просьбы их жителей в различные государственные и земские органы при том развитии связей и коммуникаций ждали своего решения многие годы. Примером тому может служить многолетняя переписка и собственно сама работа в середине XIX в. по вопросу строительства второй мечети в Ертуганово.
    Архивное дело «По отношению Симбирского Губернского правления о постройке   Ставропольского уезда в деревне Ертугановой мечети» было начато в 1850 г., еще в симбирский период, когда в деревне крестьяне на сельском сходе приняли соответствующий приговор (решение). Практическая работа началась 26 февраля того же года, когда, как сказано в обращении в Самарское Губернское правление, «удельный крестьянин Мухетдин Уразаев объясняет, что в означенной деревне по 9-й ревизии (народной переписи 1850 г. – прим. авт.) состоит прихожан 500 душ, а в мечеть, существующую в конце деревни в отдаленности, всем им ходить для боголепия весьма затруднительно, почему  из числа жителей 300 душ дали ему приговор просить где следует разрешения постройки на верхнем конце деревни другой новой мечети. 
   Здесь необходимо сделать пояснение, что по существовавшим тогда законам Российской империи строительство новой мечети разрешалось только при наличии среди потенциальных прихожан города или деревни не менее 200 душ мужского пола. Простой арифметический расчет показывает, что при наличии 500 жителей мужчин в удельной деревне Ертуганово необходимость второй мечети к этому времени действительно назрела.
   Читая документы того архивного дела, можно проследить, как шла переписка между различными государственными органами, и убедиться, насколько серьезно относились к вопросу возведения культовых сооружений. Седьмого сентября Самарская удельная контора препровождает в Самарское Губернское правление «составленный удельным архитектором план на постройку новой мечети в деревне Ертугановой». Кстати, о проекте мечети. Как видим из документов, его переправляли из кабинета в кабинет, все о нем вспоминают и почти в каждом документе на него ссылаются. Но нигде самих чертежей мы не встретили, о чем нам остается только сожалеть и только догадываться, почему он до нас не дошел. Впрочем, здесь может быть что угодно. Например, в то время такие чертежи выполнялись на особого качества бумаге, на так называемой кальке (импрегнированной бумаге), которая требует вполне определенных условий хранения. Возможно, когда-то и кем-то эти условия не были соблюдены и бумага, на которой был выполнен чертеж Ертугановской мечети 1851 г., пришла в негодность и потом была утеряна. Далее мы можем предположить, что представлял собой проект этой мечети и отметить тот очевидный факт, что мечети, построенные во второй половине XIX в. удивительным образом похожи друг на друга. Это видно в первую очередь по немногим фотографиям, дошедшим до  нас, и сделанным чаще всего в предвоенные и послевоенные годы, так как в большинстве случаев они «доживали» до 30-х, реже - до 60-х гг. Ничего удивительного в унифицированной архитектуре наших старых мечетей нет -  они все возводились по Образцовому плану ОМДС (Оренбургского магометанского духовного собрания) 1829 г. Причем на местах губернские строительные и дорожные комиссии очень внимательно следили за ходом всех работ и не допускали отклонения от представленного уфимским муфтиятом проекта. 
   …Еще один документ архивного дела датирован 28 июля. В нем сельское общество пишет приставу 2 стана Ставропольского уезда, в который и входило Ертуганово. Здесь речь подробно идет о месте для постройки мечети. Инициаторы пишут, что посреди улицы имеется площадь, на которой удобно устроить мечеть. Они отмечают, что «кроме того назад не более месяца был в нашей деревне  удельный землемер Белокрылов, который признал избранное нами место удобным». В другом документе этого же архивного дела указывается, что грунт на указанной площади (размером 35 на 31 сажень) «твердый и к постройке мечети способный». 
   Подписали это письмо Мухетдин Уразаев, Сайфетдин Сайфуллов, 50 лет, Ибятулла Рахметуллов, 45 лет, Хамзя Рахметуллов, 40 лет, Фейзулла Булатов, 70 лет,  Абдулла Абейдуллов,( 40), Нурмухаммат Ильязов (35), Рамазан Мамедуллов (42), Абдуллатыф Богатов (50), Сайфульмулюк Умяров (45),  Разембик  Арасланов (65).  Здесь же приведены имена и фамилии еще нескольких «подписантов», но из-за неаккуратного почерка писаря прочитать их нам не удалось.
   Последний документ датируется 14 декабря. Это расписка Мухетдина Уразаева  о получении указа СГП «о допущении меня к постройке мечети».
   О том, что строительство второй мечети шло не так быстро, свидетельствует следующий документ: через пять лет в Ертуганово продолжала функционировать только одна мечеть. В сведениях о мусульманских приходах и духовных лицах Самарской губернии», составленных в январе 1856 г. приводятся такие данные»
«Деревня Ертуганова, наличных душ 494, число мечетей 1;
1-й мулла  Абубакир Альметов, в духовном звании определен Симбирским губернским правлением , 1841 г. февраля 28 дня.
2- мулла Абдулзябир Абдулмязитов, в духовном звании определен Симбирским губернским правлением , 1820 г. сентября 15 дня.
Азанчей Мухамет Хайбуллов, в духовном звании определен Самарским губернским правлением, 1851 г. декабря 8 дня .
   Значит, в это время в Ертуганово продолжала работать только одна мечеть. Но ситуация изменилась уже через три года. В документе, названном «По отношению Оренбургского Магометанского Духовного собрания о доставлении сведений о числе мечетей, существующих в Самарской губернии» от 20 июля 1859 г. мы видим уже другие данные.
«Ставропольский уезд, деревня Ертуганово, число прихожан   513 м. и 536 ж., 
   Первая Соборная мечеть:
   - указный мулла, имам-зямиг, имам-хатып и мударис Зялялетдин Шафеев, в духовном звании и в настоящей должности с 1858 года;
   - азанчи Абдулкадир Абдулмязитов, с 1850 года (получил указ еще в Симбирской губернии);
   Вторая Соборная мечеть:
   - указный мулла, в звании имам-хатып и учитель Абубякир Альметов, в духовном звании и в настоящей должности с 1842 года (указ Симбирского губернского правления – прим. );
   - азанчи Мухамет-Амин Уразаев, с 1853 года. Содержание от общества и казны никто из духовных лиц не получает».
   Еще один интересный документ Центрального Государственного архива Самарской области относится к несколько более позднему периоду. Называется он  «Посемейный список деревни Ертугановой Бряндинской волости Ставропольского уезда», составленный в 1887- 1889 гг.». Правда, многообещающее название, указанное в описях дел, во многом не оправдало себя. Никакого подробного посемейного списка там не оказалось (или они по каким-то причинам не сохранились), а есть данные только на одну семью под порядковым номером 189 – муллы  Ахмярова Абубякира Альметова, 68 лет, который сам к моменту работы переписчиков уже умер – 14 февраля 1889 г. Здесь указаны жена Фятихя Гатауллова, 62 лет.   Их сыновья Хафиз (возраст 41 год), Ахметзяки, Ахметгариф, Сахибетдин, Гата, Мухаметзяки и Абдрахман. Жена Хафиза Газизя,  их дочери Ряхимя и Ряхиля. Еще  видно, что Мухаметзякир по призыву 1885 г. зачислен в ратники ополчения (то есть по условиям военной реформы 1874 г. призван на военные сборы, которые проводились как для лиц, не проходивших срочную службу, так и запасников для проверки их боевой подготовки, а также пополнения знаний – прим. авт.). Бряндинским волостным старшиной был человек по фамилии Семин, сельским старостой в Ертуганово Минибай Абдуллов.
Муллой на 2 марта 1889 г. указан Хафиз Абубякиров, азанчеем Шамсутдин Муслимов
   Здесь и в других местах мы стараемся по возможности указывать точные имена и фамилии людей, которые жили в Ертуганово в позапрошлом веке. Думаем, это поможет нашим современникам, которые берутся за благородное дело написания истории своих семей и составление родословных. Чуть ниже мы приведем большой список домохозяев Ертуганово, имена многих из них перешли в фамилии людей, ныне живущих здесь или выходцев отсюда.  
   Мы видим, что в деревне Ертуганово по-прежнему действуют Соборные мечети. И Мухаметзякир  Абубакиров Ахмеров 14 июля 1889 г. избран вторым муллой. Документ сопровождает Указ ОМДС, что говорится он «способен быть имамом, хатыпом и мугаллимом .
Но получению документов на служение М. Абубакирова в духовной должности началом всему был сельский сход 11 марта 1889 г., на котором приняли приговор (решение) об избрании второго муллы. Присутствовали (148 прихожан от первой и 115 от второй мечети): Хафиз Абубакиров (здесь   и далее несколько человек расписались по-русски), Ахмет Альметов, Гильметдин Ямбулатов, Мифтахетдин (фамилия неразборчива), Садык Бикеев,  Мухаметзян Ахметов, Билялетдин Усманов, Сибгатулла Демухаметов, Садык Демухаметов, Гимадетдин Хусаинов (расписался по-русски), Шайхутдин Сейфетдинов, Незаметдин Хусаинов, Сафиулла Зяббаров, Салахетдин Неометуллов, Кияметдин Гильметдинов, Хайретдин Демухаметов,  Вильдан Гильманов (расписался по-русски), Залялетдин Юмангулов, Незаметдин Ягудин,   Мухамет Мухамедуллов, Хуснетдин Хусаинов, Мухетдин Хисаметдинов – эта часть списка показана как грамотные. 
   В неграмотных (имеется в виду по-русски) числятся Вели Мязитов, Латыф Газизов, Абайдулла Неометуллов,  Гимадетдин Неометуллов, Рахметулла Гафуров, Незаметдин Рамазанов, Хаким Хамитов, Хайрулла Габидуллов, Камалетдин Абубякиров, Тарзиман Семерханов, Ахмеди Аксянов, Минибай Рафиков, Незаметдин Шамшетдинов, Хасян Юсупов, Юсуп Насретдинов,  Ахмет Мухаметаминов, Сафиулла Галимов, Ахмедулла Гафуров, Гилязетдин Гильметдинов, Серазетдин Музюмов, Шарафетдин Мухаметзянов, Гайнетдин Абубякиров, Габейдулла Адюшев, Камалетдин Бикмуратов, Гайнетдин Якупов, Баки Меметов, Гималетдин Равилов, Абдулвели Сатдаров, Зялялетдин Минибаев, Минирахим Исмаилов, Садык Рафиков, Тазетдин Мударисов, Галяутдин Заляллетдинов, Хасян Абубякиров, Хасян Хайбуллов, Гималетдин Мавзютов, Фетхетдин Абубякиров, Мухаметзян Ягоферов, (имя неразборчиво) Исмаилов, Гайнетдин Габидуллов, Гайнетдин Габидуллов. Салих Сабитов, Фахретдин Саиткулов, Мухаметзян Мухтяров, Сибагатулла Шайдуллов, Мряс Велишев, Фетхетдин Шамшетдинов, Хисаметдин Незаметдинов, Нурытдин Гильметдинов, Музафар Мударисов, Незаметдин Батдалов, Галимбер Фахретдинов, Ишмухамет Мухетдинов, Минибай Бядигов, Ахмедулла Ахметов, Галим Токтабаев, Сахибетдин Салимзянов, Камалетдин Юмангулов, Токтабай Ягудин, Хаким Газизов, Садретдин Минсалимов, Серазетдин  (фамилия неразборчива), Сагит Салюков,  Феткулла Халилов, Юсуп Якупов, Мухаметзян Рамазанов, Араслан Миникаев, Сафаргали Хамзин, Хасянгата Хамзин, Гайнетдин Хусаинов, Тазетдин Умяров, Садретдин Салюков, Багаутдин Неометуллов, Гиниятулла Сайфетдинов, Зарыф Манасыпов, Хайрулла Габидуллов, Гатаулла Газизов, Иксан Усманов, Насретдин Мансуров, Мухаметзян Минибаев, Галялетдин Зяббаров,  Шигабатдин Сейфетдинов,  Насибулла Шагидуллов, Велиулла Галиев, Гатаулла Ибятуллов, Мухетдин Минибаев, Гизятулла Ибятуллов, Шарафетдин Юмангулов, Мухаметзян Фазлыев, Галями Токтабеев, Якуп Мавлютов, Ибрагим Галеев, Зарыф Халиков, Мухаметша Сейфетдинов, Идиятулла Шамшетдинов, Латыф Халиков,  Садык Манасыпов, Хуснетдин Шамшетдинов, Велиша Мавляшев, Халиулла Хайбуллов. За неграмотных и за себя руку приложил отставной унтер-офицер Садартдин Абдулгафаров.

Год	Дворов домохозяев	Населения	Мужчин	Женщин	Общественно значимые здания
1859	89	1079	530	549	2 мечети,
1886	309	1597	805	792
1900	344	1731	847	884	2 мечети, 2 татарские школы, 7 ветряных мельниц
1910	390	2166	1047	1119	3 мечети, 2 татарские школы, 7 ветряных мельниц
1928	248	1118	538	580	Школа 1 ступени
1931	277	1431	-	-	-

   
   Сведения взяты из различных статистических источников дореволюционного и советского периодов. 
   В пореформенной России стал практиковаться регулярный сбор социально-экономических сведений по всей стране. В качестве примера можно привести самый подробный «Сборник статистических сведений по Самарской губернии. Отдел хозяйственной статистики. Том второй, Ставропольский уезд. Самара, 1884».
Здесь сведения приводятся по нескольким десяткам показателей. Мы выбрали наиболее значимые. По деревне Ертуганово Бряндинской волости по переписи 1883  – 1884 гг., бывшие удельные крестьяне, кроме количества домохозяев и жителей (см. таблицу) числилось:
   - количество рабочих лошадей – 305;
   - коров – 214;
   - овец – 547;
   - пчелиных ульев – 4 (в одном хозяйстве);
   - домохозяев, имеющих избы – 277;
    - бездомовых – 22;
   - имеющих по 2 избы  - 7 домохозяев.

№	Название населенного пункта	Число дворов	Строений камен.– дерев.		Ревизских душ муж.  –     жен.		Налич. душ муж. –  жен.		Грамот. душ муж. – жен		С какого времени существует селение
1.	Пятницкое, Бряндино тож	314	14	359	649	784	872	962	178	35	1745
2.	Покровское, Русский или Старый Мелекесс	131	151	273	273	292	389	392	331	-	1675
3.	Асаново, Бочарово тож	121	1	139	251	230	347	377	4	-	1725
4.	Старое Еремкино	231	1	249	496	511	711	708	19	-	1625
5.	Ертуганово, Кандалка тож	255	-	279	528	546	772	794	2	-	1695
6.	Абдуллово, Кандалка тож или Средняя деревня	203	-	234	465	461	662	628	2	-	1725

   
   Примечания. Все селения входили во 2 стан Ставропольского уезда. 
   В последней графе, относящейся к селу Бряндино, написано, что с какого времени оно существует неизвестно, но церковь была построена в 1745 г., поэтому в графе указана эта дата. 
По татарским селам учтены только грамотные «по-русски».
Подпись: исправляющий должность волостного старшины Тимофеев. 
Источник: ЦГАСО, ф. 5, оп. 9, д. 109, лл.53, 53об., 54, 54об., 55.   
Садреев Габдулла Абдулхакович


   Сейчас очень трудно найти документально подтвержденную историю образования дер. Ертуганово. Однако по многим косвенным доказательствам можно сделать вывод, что история моей родной деревни уходит корнями в далекое прошлое, переплетена с историческими событиями Волжской Булгарии, Казанского ханства, Казанской губернии, а современность представлена жизнью многих поколений моих родных и односельчан.


   Далее проанализируем Волжский путь Ибн Фадлана от Багдада до Булгара. Ахмад ибн Фадлан был вторым лицом посольства (послом был Назир ал-Харами), которое аббасидский халиф ал-Мукадир направил в 921-922 годах на Волгу к булгарскому царю Алмышу. Посольство вело переговоры о торговых связях, о межгосударственных отношениях.  Ибн Фадлан консультировал царя булгар , где недавно был принят ислам, по вопросам правильного отправления религиозных обрядов. Именно он составил  путевые заметки, в которых  рассказывает о том, чему  был свидетелем в стране разных народов, рассказы " об их царях и расклады во всех их делах":
"Сказал Ахмад ибн Фадлан:
   15.1. Мы отправились из страны (угров) и переправились через реку Джарамсан (отождествляется с р.Большой Черемшан), затем через реку Уран (отожд.с р. Урень), затем через реку Урам (отожд. с р.Урым), затем через реку Байнах (отожд. с Майна), затем через реку Ватыг (отожд. с р.Утка), затем через реку Джаушыр ( отожд. с р.Неясловка, зафиксированное в Х веке). Расстояние от одной реки до другой реки, о которых мы упомянули,-два,, три или четыре дня, меньше или больше этого........."(из каталога выставки «Путешествие ибн Фадлана: Волжский путь от Багдада до Булгара»М.изд.дом Марджани, 2016г.)
   До нас дошли описание Казанской губернии и живущих в ней народов капитаном Николаем Рычковым, который по заданию Императорской Академии Наук России в 1769 году, посетил наши края и оставил интересные вспоминания. Он писал, что в деревнях Асаново, Абдуллово живут мишары. А в деревнях " Иртуганово (по-русск.-Ертуганово)" (так в тексте у Н.Рычкова) и Тат.Урайкино  жители обижаются, если их называют мишарами. Они себя называют татарами. Далее он пишет: ...."Сколь безлесны были места отъ Синбирска до села Чердакловъ, тем лесистее стали они отъ деревни Помряскино, на пути  моемъ  случившейся. Лес въ сихъ местахъ растущий большею частию сосновый.....Жители сея деревни (да и другие живущие въ сей странъ земледельцы) не имеютъ   обыкновения удабривать земли свои навозомъ, а по тому, нуждаясь пахотною землею стараются сыскивать оную на поемныхъ и пологихъ  местахъ. Напротивъ того изобилуютъ они наилучшими лугами по причинъ....." и перечисляет текущих здесь рек: Кандалка, Красная, Майна. 
   Николай Рычков оставил нам очень интересное описание на правом берегу реки Кандалки напротив села Большая Кандала  остатков древней булгарской крепости, разрушенный завоевателями. Остатки этой крепости и рвов сохранились до настоящего времени. 
   Н.Рычков пишет:… « Жители сея села (т.е.Большой Кандалы) сказуютЪ тутЪ жилище древнихъ БолгарЪ, и сие темЪ больше подтверждаютЪ , что и столичный городЪ сего народа, стоявший близЪ устья реки Камы, и донынЪ Болгарами слыветЪ.»….. 
   В  1954 году  в наших краях проводились  археологические исследования Краснореченских и Новиковских городищ, а в  1971 годах исследовались Большекандалинское городище, Малокандалинское селище. Татарская археологическая экспедиция (ТАЭ) под руководством А.Х Халикова, обследовавшая в 1971 году остатки  булгарского городища у села Большая Кандала,   составила  такую схему обследованного городища. Очертания этого места между глубокими оврагами можно увидеть и сегодня на дороге в Лесное Никольское 
   Было установлено, что некоторые разрушенные здания были построены из обожженного кирпича-сырца, найдены обломки шлифованной керамики. Был получен очень ценный археологический материал: серебряные бляшки, костяные и бронзовые элементы одежды, железные бытовые предметы, орудия труда, оружие, части конского снаряжения.
   Также в эти годы было исследовано селище древних людей в 1 км к юго-западу от нашей деревни на левом берегу речки Кандалки.  Площадь древнего селища людей составила 80 000 кв.м. Помню рассказы своей бабушки Мяфтухи-аби, она говорила, что в древние времена, за околицей деревни позади огородов Фясих- абыя, жили древние люди, на этой земле было пролито много крови, что на этом лугу и коровы становятся бешенными, и кони носятся и брыкаются, что там селиться нельзя, будут рождаться неполноценные дети, запрещала нам даже там играть. 
   Результаты этих исследований   позволяют сделать вывод, что наши края были издревле населены. 
   О непрерывном развитии жизни в наших краях с булгарских времен свидетельствует и история ряда  деревень, расположенных недалеко от нашей деревни. К таким относится и село Старый Баран (по тат.-Иске Рязяп) имевшее в далеком прошлом 8 мечетей. На территории села и в его окрестностях в 1964 году обнаружен комплекс разновременных археологических объектов - домонгольские городище и селища, сохранившееся надгробие  15 века   на старом кладбище, находки различных вещей раннего и позднего времени. 
   О деревне Старый Баран упоминает и Н.Рычков: "Между множествомЪ различныхЪ селений на пути моем случившихся деревня Татарская старой БаранЪ, имеющая название сие отЪ имени речки тутЪ текущей, достойна сведения по тому, что вЪ трех верстахЪ отЪ ея, Въ  вершинахЪ упомянутой речки по среди густаго лесу находится еще старинный городокЪ валами укрепленный..... ВЪ четырехЪ верстахЪ отЪ сего укрепления находится такой же городокЪ двойными валами обнесенный; а недалеко отЪ онаго есть еще другой сему подобный". ( из сборника очерков «Записки путешественников о Казани и Казанском крае» ч.1, Казань, 2014г.)
Маршрут Н.Рычкова проходил как раз по древним дорогам от реки Волги в сторону древнего Билярска, разрушенного Батыем   и на этом пути были наши деревни, включая деревню  Иске Рязап.
   О древности нашей земли говорят сами за себя  и древние курганы на наших полях, землях соседних деревень. Только на полях нашего села я знаю три кургана.  Один, про который знает вся деревня, в древние времена разграблен. А про два остальных - мало кто      О древности нашего села говорит и размер площади более одного гектара старого деревенского кладбища.  Таких больших татарских древних кладбищ во всей Республике Татарстан и окружающих его областях с татарским населением очень мало. Такое же большое кладбище в деревне Старый Баран (Иске Рязап).  По моим подсчетам приблизительный возраст нашей деревни - около 700 лет. 
   В заключение   можно сделать следующий  вывод из всего изложенного:
И деревня Иртуганово, и деревня Старый Баран, и другие соседние древние 
деревни  располагались на старинных  караванных торговых путях, защищенными укрепленными городищами, которые были разрушены   пришедшими завоевателями. 
   Проделанный караваном Ибн Фадлана путь, скорее всего, являлся одним из маршрутов сети древних дорог, сформировавшихся еще в эпоху "Великого шелкового пути". 


   Есть несколько различных версий о происхождении названия нашей деревни. В первой главе я уже обосновывал историческое название - Иртуганово. Такое наименование деревни более логичное, тем более уже в середине ХVIII века это название было знакомо путешественникам (Н.Рычков). «Ир туган» в переводе с татарского означает - «муж родился» или однозначно- «воин родился». Если исходить из того, что многие  жители булгарских городищ были воинами,  после набега завоевателей, могли рассеяться по окрестным лесам и положить начало нашим деревням. Об этом говорит и приставка нашему селу - «Иске», т.е «Старый»
   В более поздние времена, наши предки, населяющие деревню, менялись по разным историческим причинам, перемешивались родами. Я уверен, что в генах многих моих односельчан можно найти гены потомков от ариев,  хазаров,   скифов, древних булгар и до наших современников. Об этом говорит и разные типажи представителей семей жителей деревни. Я их насчитал около 20 типов:  от монголоидных до финно-угорских типов.
   Нашими предками место для деревни было выбрано идеальное. На пойме реки, на левом берегу речки Кандалки.  Посреди деревни –  огромное, не очень глубокое озеро - Урта куль (по русск.-Среднее озеро), на краю деревни -очень правильной формы круглое озеро-Арт  куль (по русск.-Заднее озеро.) 
   Озера питались подземными ключами: на Среднем озере-ключи были на северной стороне ближе к старому зданию школы, на Заднем озере ключи питали холодной водой с южной стороны ближе к берегу. Там, где били ключи-были самые глубокие места озер. 
На представленном фото -  Среднее озеро, объектив смотрит в направлении на север, фото озера  1962 года с того места, где стояла кузница Насиб-абыя Адиуллова. На заднем плане виден ажурный силуэт минарета старой Нижней мечети. Этой мечети и минарета уже нет, а на его месте новая мечеть.
   Речка Кандалка была в мои юные годы шириной 10-12 м, так как на северном конце деревни был небольшой пруд, а речка начиналась с южной околицы деревни. Там было несколько ключей с очень вкусной водой. Вся деревня ходила на эти ключи за водой для самовара. В речке было очень много мелких рыб: пескарей, уклеек, иногда попадались окуни. Дом моей тети - Гелмежиян-апы Сулеймановой огородами выходил на речку. Ранней весной на речке делалась прорубь и оттуда мы ведрами черпали  тех пескарей.
   Скорее всего,   в древние времена речка, когда её берега покрывали густые сосновые леса, имела свое русло далеко за деревней Асаново и не имела названия.  У нас в деревне ее называли -Инеш или Елга ( инеш-по-русск.-пруд, елга-по русск.-река.). 
   На карте 1797 г. и на карте Генштаба царской армии начала 20 века видно, что весь 
правый берег речки был покрыт лесами и не использовался для земледелия. В древние времена леса Красной реки и Мелекесские леса были единым массивом. Эти леса помогали пополнять водный баланс речки, однако после вырубки лесов речка начала заиливаться и уже к 50-годам позапрошлого столетия исток речки уже начинался с южной окраины деревни. От этих лесов осталась только роща под названием «Клин» на полях села Абдуллова, куда жители нашей деревни ходили за ягодами. 
   С северной стороны деревни вся пойма речки от запруды до ольховой рощи   (при мне рощу называли -«зиреклек») в сторону Малой Кандалы была заросшей непролазной кустарниковой чащей. Мы, мальчуганы, там собирали съестные стебли трав, ягоды, попадалась черная смородина. В хрущевские времена вся пойма была раскорчевана, посеяна озимая рожь, был получен очень небольшой урожай ( около 7 центнеров с гектара). На следующие годы   вся пойма было заброшена и превратилась в голое поле, и  речки в деревне после этого не стало.
   По моей версии, наименование Кандалка в названии реки и деревень появилось в более позднее время - во времена Казанской губернии. Связана она древней булгарской дорогой, которую в царские времена стали использовать для пересылки каторжников с южных районов России на Урал. Хотя документальных доказательств предлагаемой версии у меня нет, но один случай в моей школьной жизни подтолкнул меня именно к этой мысли. Осенью 1964 года директор нашей средней школы попросил нас - мальчишек 10 класса - помочь прорыть траншею для теплопровода. Здание школы в то время находилось на пригорке с левой стороны речки. На глубине траншеи - около 170 см -мы откопали скелет молодой черноволосой, без единой седины, женщины. Кисти рук были закованы наручниками и цепью, почти с мизинец толщиной, кости ступней были закованы так же, а горизонтальные цепи на костях рук и ступней закреплены такой же толщины цепью вертикально. Из вещей ничего не было, все истлело. Отсюда можно было сделать вывод, что захоронению более 200 лет. Я сидел на краю траншеи и задумался: что такое могла совершить эта молодая женщина, чтобы так ее заковать в цепи. В те годы, все железное, в т.ч. цепи кандальников, было очень ценным. Если каторжники умирали по дороге, то их предавали земле, предварительно отклепав кандалы, т.к в обозах с арестантами всегда были кузнецы. Здесь в нашем случае была   какая-то  непонятная трагедия.
   Вот с этими мыслями я и пришел к выводу: скорее всего названия древней деревни Иртуганово ( так звали жители села свою деревню) - Старая Кандалка  ( так звали деревню (синоним Иртуганово) окрестные и пришлые люди). А названия деревень - Малая Кандала,  Большая Кандала появились уже намного позже, чем Иртуганово, когда в этих деревнях начали оседать кандальники или их семьи.
   В моей детской памяти деревня осталась с тремя мечетями с устремленными гордо к небу остроконечными минаретами. Все три мечети были срублены из  мачтовых сосновых   бревен по одной и той же технологии. В мое время мечети уже не использовались по назначению, а использовались как зернохранилища.
   Средняя мечеть была построена очень оригинально, своим балконом выходила на гладь Среднего озера. Когда муэдзин читал в свое время азан из балкона или с минарета - гладь озера служила хорошим резонатором и слова азана проникали в самые дальные уголки деревни.
   От Мяшуды-апы Минибаевой, старшей сестры моего отца, я узнал, что до закрытия советской властью мечетей муллами были последовательно: в Верхней мечети Вяли-мулла, затем Гата-мулла,  в Нижней мечети - Хафиз-мулла, Закир-мулла, в Средней мечети-Миннахмет-мулла, затем Мягзюм-мулла. Миннахмет-мулла был родственником нашего предка Джамелетдина-муллы, который жил в Узбекистане. Отец моего деда- Гельметдин-бабай, вернулся и умер уже в деревне Иртуганово, а его жена- мать моего деда осталась жить в Ташкенте и умерла там во время войны. Из  ветвей  родословной с обеих сторон моими предками были священнослужители-муллы. Как говорила Мяшудя-апа, Закир-мулла был отцом Амины-апы Рюковой. От других авторов известно, что наша деревня к 1859 году имела 2 мечети, а  к  1910 году в деревне были уже три мечети.
   Очень интересно пишет Н.Рычков в 1769 году о мусульманских мечетях: «Проезжая по большей части Татарскими деревнями, сЪ   прилежаниемЪ взиралЪ я на воспитание ихЪ детей. Обряды, кои употребляютЪ они при воспитании питомцовЪ своихЪ, достойны справедливой похвалы: ибо они сЪ самаго младенчества стараются ихЪ воспитать вЪ познании ихЪ закона и всехЪ должностей человеческихЪ; а для того … вЪ   каждой Татарской деревнЪ находится молитвенный храмЪ и училище для детей, которыхЪ обучаетЪ  живущий тутЪ Мулла.


   После Октябрьской революции и гражданской войны в деревне Ертуганово началась новая жизнь. В 1918 году в деревне был организован сельский совет, началось установление советской власти. Очень тяжелым был голодный 21-й год. По рассказам бабушки, матери отца, их семья была состоятельной по местным меркам. Главным богатством у них была тройка гнедых в яблочко рысаков с серебряными уздечками и сбруей. Семья бабушки обменяла этих рысаков на фургон мерзлой картошки - так они пережили голодный год. Многие семьи уехали в Среднюю Азию, на работу в шахты Кузбасса, Донбасса. Такая судьба коснулась и моих родных. Многие покинули родные места, многие уже не вернулись.
В январе 1930 года была создана сельхозартель (колхоз) «Тракторстрой». Колхоз с деревней Ертуганово  относился Абдулловскому сельскому Совету Мелекесского района Средневолжского края. В 1935 году был создан Малокандалинский район, куда вошла наша деревня. Малокандалинский район до 1943 года относился к Куйбышевской области, а с 1943 года вошел в Ульяновскую область.
   Начиная с 1935 года, все колхозы получали Государственные Акты на вечное пользование землей колхозами, где устанавливался  план земель с точными границами, переданных в вечное пользование сельхозартели. Такой Акт получил и колхоз «Тракторстрой».  Дизайн Акта своими размерами  на 37х 54 см, кожаной черной обложкой и вложенными листами, вызывал уважение и веру в вечность владения колхозами земель.
   Однако колхоз «Тракторстрой» просуществовал только до 1961 года и прекратил свое существование, войдя в состав колхоза им. Куйбышева Старомайнского района. В первые послевоенные годы председателем колхоза был мой дед - Мурсалимов Миннахмет Гельметдинович. Дед после тяжелого ранения на  Синявских высотах Ленинградского фронта был в 1944 году комиссован и вернулся в деревню. Председателем колхоза он проработал примерно до 1957 года. После него председателем колхоза был   Мухамятгалим-абый Аминов.


   В мое время с южной стороны села в сторону деревни Абдуллово стояла высокая  ветряная мельница. Она была в рабочем состоянии. Я сам помогал отцу молоть пшеницу на этой мельнице. Только потом ее забросили, т.к.  между Малой Кандалой и нашей деревней построили механическую мельницу, которая производила лучшую муку, чем ветряная.
   Я ради любопытства облазил сверху донизу деревенскую мельницу. Меня очень удивляло и поражало, что вся «механика» была из дерева - деревянный центральный вал из цельного ствола дерева, деревянные зубчатые передачи, минимум ремней. Только  далеко внизу стоял белый круглый  камень диаметром  более метра( у нас назывался-«суерташ»), а сверху вращался такой же круглый камень с дырочкой посредине. Туда сыпалось зерно, на выходе получалась готовая мука. Только эти два камня были обиты железным обручем, чтобы не раскололись.  Для нас – деревенских мальчишек - считалось верхом геройства  сделать круг, ухватившись руками за крутящееся крыло мельницы.  Я тоже так катался.
   Помню своих односельчан, как они   ,не покладая рук,  с раннего утра и до позднего вечера трудились на колхозных полях и на своих огородах.
   Помню, как они  отдыхали в свободное от работы время. Обычно по вечерам собирались в сельском клубе и там находились допоздна,  пока их не выгоняла уборщица клуба - Ряхима–апа. Внутри   клуба стоял длинный, красного цвета стол. За столом сидели и с азартом сражались друг с другом  за несколькими шахматными досками взрослые, даже семейные мужики. Их  окружали азартные зрители, громко подсказывая свои варианты ходов. Самым сильным шахматистом деревни был Худжа-абый  Сингатуллов.
   Наблюдая за их играми, и я научился самоучкой играть в шахматы. Сам смастерил шахматные фигуры из пустых шпулек от ниток. Вместе с друзьями детства: Минибаевым Исмагилем, Сахабетдиновым Габдрахманом; соседскими ребятами: Тимергали Аминовым,  Абдуллазяном, сыном Худжа- абый Сунгатуллова,- научились играть в шахматы сами. Уже потом, во взрослой жизни, пришло понимание игры, шахматы стали моим хобби. За шахматной доской познакомился с Наилем Мухаметзяновым, 11-кратным чемпионом  Татарии по шахматам, стали друзьями. Посчастливилось играть за шахматной доской с гроссмейстерами Михаилом Талем, Александром Суэтином, Артуром Юсуповым.     
   Что интересно, в домино в отличие от шахмат, народ играл редко и только за одним столом, в   игральные карты взрослые совсем не играли. 
   Весной, когда апрельское солнце пригревало пригорок около Нижней мечети, напротив   дома Ахмеровых,  молодые и взрослые собирались играть в «ляпят» (так у нас называли эту игру, по правилам немного напоминающую американский бейсбол) и «гоняли» команды друг друга по площади до позднего вечера. 
   У нас, у детворы, кроме этой игры, были свои игры: «клюк - клюзный»( так у нас называли эту игру), «городки», «чижик». Игра «клюк-клюзный» по своим  правилам и простоте снаряжения был самым доступным:   нужны были короткая доска, кость ( обычно от ступни коровы) и по одной палке-бите для каждого участника. Каждый играл сам за себя. Бегать приходилось много и быстро, чтобы не проиграть.
   Уже юношами по вечерам, в зимнее время, собирались по очереди на посиделки в домах, где жили уже повзрослевшие девушки- наши ровесницы. У татар такие посиделки называются «аулак эй», а у нас называли - «кызлар утыруы». Танцевали  парами свои татарские традиционные танцы -«дуртле», «бишле», водили хороводы. Музыки особо не было, на деревню для молодежи был один только известный гармонист Салих - из семьи Сабитовых, хотя многие играли для себя на татарских гармонях, даже на баянах и тальянках. На татарской гармони очень хорошо играл мой двоюродный брат — Исмагиль абый Сахабетдинов. Из-за дефицита гармонистов на этих посиделках, чтобы создать ритм музыкальный, хлопали в ладоши и приговаривали хором: «Альдер-генде-геляя….. альдер –генде-геляя…». Это называлось «так-мак айту». 
   К нам в деревню в свое время часто приезжали с гастролями Усман Альмиев, Альфия Авзалова, Ильхам Шакиров. С Ильхамом Шакировым я познакомился , когда он в 26-летнем возрасте приезжал с концертом, был даже приглашен им в гости в Казань, он дал мне свой адрес на ул. Галактионова.
   Они, конечно, были настоящими народными  певцами, их песни «брали» за душу. А сегодня  татарская эстрада в основном поет под наш мотив «так-мак». Как говорил Ильхам Шакиров, сейчас  есть певцы и есть много поющих. 
   Из деревенского детства в памяти осталось еще одна традиция деревни Иртуганово-- «килен тэшэру». Поздней осенью, когда уже основные сельские работы  подходили к концу, начинались деревенские свадьбы. Деревня в эти дни бурлила, как весеннее половодье, все взрослые деревенские жители в основном были приглашены на свадьбу и готовились к этому празднику. Мы, детвора, тоже с нетерпением ждали этого торжества, так как и мы получали свои «призы». С утра снаряжался  4-х колесный экипаж ( у нас его называли -«трантас»), тарантас был особенный, сплетенный из ивовых прутьев с высоким задним 2-х местным сидением, для молодоженов сидение обкладывалось подушками и белыми узорчатыми полотнищами, которые немного свисали сзади, развеваясь на ветру. На переднем сидении тарантаса сидел возчиком один из родственников жениха и рядом с ним сидел гармонист. На дуге лошади обязательно прикреплялся колокольчик, который звонил в такт бега лошади.   Процессия начиналась от дома невесты. Экипаж с молодыми под мелодии татарских песен начинал объезжать все улицы деревни. Народ  обычно стоял у своих ворот, наблюдая за экипажем, желал молодым всего лучшего в будущей совместной жизни. Экипаж, объехав все улицы, направлялся к дому жениха.  А мы, детвора, толпились в это время около открытых  ворот дома жениха. По звону колокольчика, звуку гармони  определяли время приближения экипажа и старались занять более удобные места у ворот. Когда экипаж с женихом и невестой проезжал через ворота, невеста оборачивалась назад, подымала над головой завернутый кулек с мелкими монетами, конфетками (у нас называли их - «подушечка») и веером разбрасывала содержимое кулька назад, в толпу мальчишек и девочек. И мы, отталкивая друг-друга, собирали с мерзлой земли «подарок» невесты. 
   Таким помнится мне   детство в деревне Иске Кандал, которого уже сегодня нет. Я после 5-го класса 12-летним мальчуганом пошел устраиваться летом на работу в колхоз им.Куйбышева. В это время у нас на полях работали  несколько комбайнов Сталинец-6, которых тянули трактора ДТ-54. На весь колхоз был только один самоходный комбайн и одна грузовая автомашина. Шофером работал муж моей родной тети Мядины-апы  Мубарак –абый Богатов. Это он учил меня водить машину. Когда начиналась в колхозе уборка урожая, на работу привлекались деревенские ребята. Мы работали возчиками лошадей, запряженных в фургоны, принимали с бункеров комбайнов зерно, везли зерно и разгружали на крытую площадку в поле (у нас его называли -«ток») для дальнейшей подработки  и хранения. Наш рабочий день длился 10-12 часов. Фургон с зерном весил примерно пять центнеров. Мы, 12-летние мальчишки, подгоняли лошадь с груженным фургоном к месту разгрузки, разворачивали лошадь влево, дергая вожжи левой рукой, подводили левое переднее колесо под фургон, а правой рукой, потом плечом, поднимали заднюю левую ось фургона и сваливали зерно, опрокинув таким образом фургон на землю. Работа в колхозе летом, во время  каникул, для нас была очень желанной. После 6-го класса работал копнильщиком  соломы на прицепе комбайна Сталинец-6. Работа была под палящими лучами солнца, вся пыль   от молотилки соломы летела на нас. После смены мы выглядели черными, как негры, только два следа от очков белели на лице.  После 7 и 8-го класса, летом, я работал помощником тракториста у Галлям-абый, а после 9 и 10-го классов - работал целое лето помощником комбайнера Макаева Рудика на самоходном комбайне СК-4. Полностью овладел управлением и обслуживанием трактора ДТ-54,комбайна СК-4, даже работал самостоятельно посменно (а смена была 12 часов на двоих) и с трактористом, и с комбайнером.
   На тракторе работать, пахать землю начинали с ранней весны и до поздней осени. Помощником комбайнера работать начинали сразу после экзаменов - ремонтировали и готовили комбайны к уборке, потом работали до конца уборочной страды. Так работали многие мои сверстники и были рады, что их брали на работу в колхозе. Было выгодно со всех сторон: зарабатывали хорошие деньги, а по вечерам на завалинках мы были самыми уважаемыми среди девушек села. Такая работа во время летних каникул ничуть не мешала хорошей учебе.